Набравшись храбрости, Таинто’лилит попыталась представить снисходительную улыбку вселенной, наблюдающей за исполнением столь жуткого ритуала, — и себя, приносящую в жертву все свои чувства, чтобы отважно исполнить его. Да, несомненно, в мысли о том, что мать укроется в них, что тело ее не придется бросать на потребу стихий и паразитов, присутствовало мощное обаяние.
— Она слишком большая — наконец, сказала Таинто’лилит. — Если бы можно было съесть ее, как яблоко — или половинку яблока, — я бы попробовала.
— Мы могли бы съедать по кусочку, и так до конца наших дней, — предложил брат. — Ничего больше не есть, никогда. Это будет сильное слово, обращенное нами к вселенной.
— Глупости ты говоришь, — вздохнула Таинто’лилит. — Меня тошнить начинает. Подумай хоть о ее волосах.
— С волосами можно поступить как-то иначе.
— Глупости.
— Да, ты права.
Совсем упавшие духом, они сидели на краешке кровати, и «Книга Знаний» лежала, закрытая, на полу у их ног.
— Ладно… тогда что нам остается? — спустя какое-то время спросила Таинто’лилит.
— Самое лучшее, — ответил Марко’каин.
— Это ты о чем? — поинтересовалась Таинто’лилит.
— Все, до чего мы пока что додумались, было плохо, — пояснил Марко’каин. — Значит, осталось только самое лучшее.
Эта мысль подбодрила их. И они с обновленным усердием стали думать дальше.
— Отец, похоже, предпочитает кремацию, — сказал Марко’каин. — Ну, то есть, он хочет ее сжечь.
— Почему ты так решил?
— По тому, как он произнес это слово.
— Так ведь он же сказал, что решать должны мы.
— И сказал, чтобы решали мы побыстрее.
— А сколько сейчас времени?
— Не знаю. Кукушки скоро скажут.
— Не хочу я ее сжигать, — взволновалась Таинто’лилит. — Это еще хуже, чем съесть. Все равно, что начать варить ее, а потом забыть об этом и, когда возвращаешься к ней, она уже вся почернела, попортилась.
— Гухийнуи своих мертвых сжигают. Я точно слышал, как отец это говорил.
— У каждого племени свои ритуалы, — ответила Таинто’лилит и взмахнула руками, стараясь, чтобы брат получше понял ее. — Вселенная знает, что мы не гухийнуи. Она не дура. И мы должны поступать так, как принято в нашем племени.
— Ты думаешь, мы с тобой племя?
— Конечно, племя.
— Племя всего из двух человек?
— Там, откуда приехали мать и отец, много таких, как мы. Они и есть наше племя.
— Отец говорит, там живут одни дураки, к которым лучше не поворачиваться спиной. А мать сказала однажды, что они позволяют улицам зарастать грязью, а в другой раз, что поезда там всегда опаздывают и битком набиты грубиянами, которые ни за что не уступят даме место.
— И все-таки, они — наше племя.
Марко’каин странно взволновался, теперь он пощипывал шрамики на костяшках своих кистей, шаркал по полу ступнями.
— Никак не вспомню, почему мы вдруг заговорили об этом, — сокрушенно промолвил он.
— Я тоже, — призналась Таинто’лилит.
— Вот если бы мать могла сообщить нам, чего она от нас хочет.
— Возможно, она подаст нам знак.
— Возможно, отец скоро вернется и скажет, что время вышло.
И словно в подтверждение этого, сразу несколько часов принялись отбивать время, наполнив дом пением механических птиц.
После долгих дебатов близнецы, набравшись храбрости, сказали отцу, что хотят отвезти мать в пустынные места. И, заехав подальше, подождать, когда вселенная подаст им знак, который укажет, что лучше всего сделать с телом.
Как это ни удивительно, Борис Фаренгейт спорить с ними не стал.
— Маленькие дикари, а? — с ноткой нового уважения в голосе произнес он. — Я-то думал слетать за христианским священником, чтобы он проделал все положенное, но, уверен, у вас это получится лучше. Как-никак, вы ей родня по крови.
А затем он принялся, что было на него совсем не похоже, носиться, как безумный, по дому, собирая все необходимое для поездки.
— С дополнительным грузом собаки будут идти медленнее и проголодаются, и пить захотят быстрее: вам следует помнить об этом, — наставлял он близнецов, наливая кипяченую воду в большую канистру.
— Возьмите короб с едой для себя, — продолжал он. — И еду для собак. И топливо для костра, на случай… на тот случай, если вам понадобится костер. Да, и сейчас я вам компас принесу. Компас вещь незаменимая.
За какие-то полчаса он сам все и уложил — короб и прочее — и вышел с детьми из дома. Во все эти тридцать минут — с того момента, как близнецы сообщили ему о своих намерениях, и до выхода из дома, — он говорил, не закрывая рта, напоминая детям обо всем необходимом для их благополучия. То было совершенно беспрецедентное и странноватое — в таких обстоятельствах — проявление материнской заботливости. Если бы руки близнецам не связывало важное дело, они, пожалуй, призадумались бы: не стоит ли им завести совершенно новую «Книгу Знаний» — просто для того, чтобы записать в нее все советы и поучения, которыми осыпал их отец.