Чего?
Ну, посмотри же! Дерево такое двулапое и под ним лавочка...
Ольга не поняла, почему Надя назвала огромный раскидистый тополь двулапым, но увидела лавочку и на ней... того мальчишку, «избитого драчуна».
Наверное, Надя заметила, как напряглась Ольгина спина, поэтому и спросила с явным удовлетворением в голосе:
— Ну что, сидит?
Именно в этот момент мальчишка встал и посмотрел на арку дома, из которой вышла какая-то девочка с мамой. Потом посмотрел на окна Нади-ной квартиры. Можно сказать, посмотрел прямо Ольге в глаза, совершенно не догадываясь, что на него тоже смотрят.
И в том была какая-то... ну, пусть не жестокость, а все же нечто подобное!
Как же ты?.. — начала Ольга и не договорила.
Надя поняла ее по-своему, улыбнулась:
Он сюда звонит, а здесь никто не поднимает трубку. Он ждет, а когда приходит мама, то отвечает ему, что я у бабушки. Он туда звонит. А бабушка говорит, что я не могу подойти к телефону... Но так, с намеком: в смысле, что не хочу. Тогда он бежит к бабушкиному дому... Она здесь недалеко живет. Сидит там, снова звонит, а ему говорят, что я уже ушла — к подруге куда-то. Ну и так далее и тому подобное. В общем, «след затерялся в дебрях Амазонки!» — эти последние слова она пропела. Стало быть, имелась у ростовских ребят такая песенка.
— А если он идет за тобой — от школы, например?
Надя в ответ лишь беспечно махнула рукой.
А ты не боишься его?..
Не знаю даже... Чего бояться-то? Он же лично мне плохого не делает, — потом помолчала какое-то время. — Хотя он все-таки очень дикий, верно? — и добавила, словно что-то собираясь пояснить: — Его знаешь как, его Геннадием зовут!
Глава VI В ЧЕМ ЖЕ НАДИН СЕКРЕТ?
Уходить из Надиной квартиры Ольга опять вынуждена была «подпольным путем», то есть через чердак, через пожарную лестницу. В какой-то момент захотелось заглянуть во двор, посмотреть на этого странного мальчишку. Но, конечно, она не решилась. Не испугалась, само собой, а просто не хотелось, чтобы он ее заметил — тогда пропала бы вся Надина конспирация.
По дороге домой, в свой странный каменный самолет, Ольга, конечно, ни о чем другом не думала — только об этой истории с Надей. Что все это значит — странно ведь!
В таких случаях хочется с кем-нибудь посоветоваться. Рассказать. И вот теперь вопрос — кому?
Родителям?
Так повелось у них в семье, что родителями они с О лежкой называют и дедушку с бабушкой, и папу с мамой.
Дед у них могучий, до ужаса спокойный, умный, все знает, свое мнение высказывает редко, только в крайних случаях, когда нельзя без этого обойтись. Олава Джонович, чернокожий, почти двухметровый человек с курчавыми белыми волосами. Однажды отрастил их, свои курчавые, — и вообще получился полный потряс. Но дед Олава проходил длинноволосым где-то полгода, а потом постригся на свой обычный манер.
Бабушка Тамара. Она считается, как шутит дед, «главарем семейства». В ее ведении все важнейшие вопросы: что с детьми, с финансами, куда поедем на гастроли. Она раньше всех их приезжает в новый город и ходит договаривается о представлениях — договаривается и с директорами цирков, и с директорами разных домов культуры, школ, детских садов... Это едва ли не самая важная часть работы. Называется заделка.
Мама же у них — основной работник на арене. Хотя именно она — единственная в семье не циркачка по происхождению. Просто мама с детства любила животных. А когда попала в семью Силь-веров, в смысле вышла замуж за папу, то как-то само собой вышло так, что стала дрессировщицей. И потом — тоже как-то само собой получилось — весь цирк стал работать на маму. Потому что она оказалась исключительно способной артисткой. У нее настоящий дар общаться с животными.
Дед Олава говорит, что животные ее слушаются не потому, что она человек, и не потому, что у нее в руке хлыст; просто «они видят и чувствуют: Мариночка талантливей их!»
Может, оно и не совсем так. А может, так и есть!
Отец, папа Сева... Даже и непонятно, кем его назначить у них в труппе. Он такой же артист, как все — как бабушка, как дед Олава. Да, такой же артист. И тоже старается, чтобы маме поменьше доставалось. Вообще-то папа отличный жонглер. И Володя Кувырков, жонглер с мировым именем, всегда говорит, что без Всеволода Олавовича... Ну и так далее. Однако в сорок лет жонглировать не так уж легко. Отец-то, конечно, жонглирует. Но все-таки основная нагрузка на маме.
Зато папа Сева — главный конструктор. В смысле придумывает номера. А это очень важное дело. Такое мало кто умеет, вообще почти никто. Тут необходим особый дар! И он придумывает «корючки», или, по-другому, «гэги» — веселые неожиданные слова, действия, трюки, которые заставляют публику хохотать или изумляться, раскрыв рот.