Но родители еще явно не вернулись из цирка, а второе... да елки-палки, дайте спокойно хотя бы кусочек этого «рыжика» метнуть!
Так думал Олег и отчасти Ольга, которой все-таки больше надо было за фигурой следить. Поэтому она съела только половину своего кусочка и железной рукой отодвинула блюдечко:
— Спасибо большое!
Все смотрели на нее, как на воина, который в одиночку победил две сотни врагов.
— Ты правда больше не хочешь? — спросила Маргарита Владимировна.
Ей совсем не следовало этого говорить, однако Ольга все-таки сказала, нечаянно:
Там, может быть, сейчас Висюлькина пытают!
Вот и... — начала Надя и запнулась.
Она хотела сказать: «Вот и ничего страшного! Пусть попытают немножко!» Но не сказала ничего подобного. Прежде всего потому, что она так все-таки не считала, а подумала сгоряча. И,, во-вторых, тут был Генка, который... которого... Эх, да что там говорить? Поживем — увидим!
Вместо своих довольно-таки злых слов она сказала:
— Ну и что ты предлагаешь делать?
Ольга посмотрела на брата, тот в ответ лишь плечами пожал: «Начала, так уж говори». Ольга посмотрела на Надю очень выразительными глазами.
— Да можно, Оль! При моей маме все можно!
Но, знаете ли, не родилось еще на свете такого взрослого, при котором можно говорить все! И тут мама сама улыбнулась, махнула рукой:
— Говорите уж, не бойтесь. Я буду молчать на любом допросе!
Несколько секунд Ольга колебалась. Потом все-таки взяла себя в руки:
Простите, Маргарита Владимировна, а можно мы одни поговорим? Тут дело не в том, что мы вам не доверяем...
А в том, что вы мне все-таки не доверяете! — мама рассмеялась чуть нервно и вышла из комнаты: — Мне как раз позвонить надо.
Надя укоризненно посмотрела на Ольгу, но ничего не сказала. Потому что и в самом деле еще не родился на свет такой взрослый... Да вы все и сами понимаете!
Ольга быстро рассказала Генке и Наде, что ей удалось услышать, спрятавшись за шкафом, и что придумала сделать. Тут же она посмотрела Наде в 1 глаза. И та воскликнула:
— Я с вами, я с вами!
Однако было понятно, что ни о каких «с вами» и речи быть не может. Кто же это ее отпустит после таких жутких событий... А ведь они еще не сказали маме, что Надька сидела в подполе. Просто рассказали про какую-то дачу и замки на дверях.
— Надь, ты лучше нашим позвони, насвиститам что-нибудь... Сможешь?
В ответ Надя Морова лишь улыбнулась: дескать, неужели вы меня еще не изучили?!
— Тогда бежим отсюда! — вдруг сказала Ольга.
И была совершенно права. Потому что сейчас уходить всем вместе — это уж точно придется объясняться с Маргаритой Владимировной. Генка и Олег это быстро сообразили. Надя моментально отрезала три куска «рыжика»:
На дорожку!
Не, Надь...
А руки так и тянулись к торту!
Наконец они оказались на улице, не попрощавшись... Но что же делать? И снова машина, снова разговоры с шофером про деньги, про «поздно в вашем возрасте...»
— Вообще-то на кладбище вечером не всякий поедет! — сказала Ольга.
Дескать, видите: я же вам говорила!
— На слабо меня берете? — засмеялся шофер. — А известно вам, что на слабо дурак попался?
И с этими словами они поехали — сначала в «самолет», потому что близнецам надо было там кое-что сделать, причем до возвращения взрослых Сильверов. Оставив, как они считали, «успокоительную» записку, Олег и Ольга рванули в тот переулочек, к дому Валентины Васильевны Ромашкиной, к дому возле... кладбища!
В машине теперь только и разговоров было — о том; как похожи Ольга и Олег. А почему они стали так похожи, об этом несколько позднее!
У меня тоже вообще-то были знакомые... — начал таксист, то и дело оборачиваясь на близнецов, которые сидели рядом на заднем сиденье, — тоже были, но, ей-богу, не такие!
Ты до ужаса на девчонку похож, — говорил Генка, — до ужаса!
Это я похожа на переодетого мальчишку! — заступилась за брата Ольга.
С этими охами и ахами они домчали до сидящего в подвале Витальки Ромашкина. Таксист без всяких уговоров согласился ждать... На этот раз мальчишки не пошли в дом, а остались под яркими ростовскими звездами, в тишине, в теплом ночном безветрии, когда самый громкий звук рождают бесшумно проносящиеся по воздуху летучие мыши.
А Ольга в это время открывала тяжелый люк:
— Эй, Виталий!
Ромашкин сидел на тюфяке и, забыв про все, писал что-то в тетради той самой ручкой, которой он якобы должен был пробивать ступеньки в каменной глине... Поднял голову: