Испуганный Артем промыл рану, влил в глотку мальчику растворимую аспиринку и на этом его идеи закончились.
— Ты можешь помочь? — шепнул он Гипнос.
— Нет. Могу только снять боль и все, — девочка сидела притихшая, очень маленькая и серьезная.
— А он сам? Может что-нибудь?
— Может, — кивнула она, — но тут не поможет.
— Что он умеет?
— Показать человеку его смерть. Все.
— Даа, — протянул Артем, — значит, нужен врач. Да еще такой, чтоб не позвонил в милицию, увидев его раны.
Знакомых медиков у Артема не было. Да и вряд ли он сумел бы объяснить ситуацию даже знакомому.
— Можно попробовать у этих, которые аборты делают, — вдруг сказала Гипнос, — они же иногда незаконные делают. На запрещенных сроках — испугаются полицию вызывать.
— Они не приедут, надо самим везти. А везти не на чем.
— Там ему лучше будет, — тихо возразила Гипнос, — где детей убивают. Он же Танатос, — еще тише продолжила она.
Артем молча смотрел на нее; девочка сидела, опустив глаза. Вязкая, глухая тишина окутывала комнату. Молчали — сколько, Артем не мог бы сказать, — и вдруг затрещал дверной звонок.
На пороге стоял давешний человечек в оранжевой дворницкой робе.
— Там полиция приехала. С собаками, — вместо приветствия сказал он, глядя как-то сквозь Артема.
— И что? — стараясь не выдавать себя, отвечал Артем.
— И ничего, — вдруг озлобился человечек, — к вашей двери кровавый след вел. Я, конечно, стер, но ведь они с собаками…
— Какой еще след? Убирайтесь! — заорал изнервничавшийся за день Артем и захлопнул дверь. Он был как бы не в себе. «Провокатор, провокатор, как при царе», — шептал он, выходя на кухню. Но под окнами, действительно, стояло несколько новеньких полицейских фордов. Артем почувствовал, что как никогда близок к обмороку.
Снова затрещал звонок. Артем бросился к дверям.
— Дайте какой-нибудь дезодорант. Или лучше освежитель воздуха, — опять не глядя в глаза, презрительно сказал человечек. И, видимо, не удержавшись, бросил вслед Артему, — хоть бы спросил, кто звонит!
Не зная, куда себя деть и что делать, Артем стоял в дверях и ждал маленького дворник. Снизу раздавалось резкое шипение освежителя, шаркающие шаги. Время от времени человечек то ли бормотал себе под нос, то ли мычал какую-то неясную мелодию.
— Кто там?
— А, ты! — вздрогнул Артем. В темной прихожей весело и таинственно, как у зверька, блестели глаза девочки, и этот блеск совсем не вязался с ее тревожным шепотом.
— Не знаю, кто. Вроде бы дворник.
Гипнос серьезно кивнула, как будто теперь, после слов Артема, все объяснилось.
Внизу хлопнула дверь, загремели по лестнице тяжелые сапоги, слышался гулкий, усиленный эхом лай. Артем, позабыв о непонятном помощнике, тихо затворил дверь — сам удивившись, как сообразил не хлопнуть с перепугу, и стал прислушиваться к происходящему на лестнице. Но ничего не было понятно: слышался лай, топот, грубые и громкие, но невнятные голоса, ездил вверх-низ лифт. Потом все неожиданно стихло.
Артем на деревянных ногах прошел в кухню, сел у чайника — еще с завтрака теплый, ну надо же — и закурил. На клеенке — круглое влажное пятно. «Да, улитка», — вспомнил Артем.
— Ушли? — коротко спросила Гипнос.
— Ушли, — кивнул Артем, — вот только непонятно, как они нас нашли. Если это, конечно, по нашу душу были.
— По нашу. Они нас чувствуют, им тревожно становится, когда мы рядом.
— Кто «они»? — устало вопросил Артем.
— Другие. Те, кому… — она не закончила.
— Ладно, — Артем устало потер глаза, — а этот дворник? Ты его знаешь?
— Нет. То есть лично — нет. Но он… Часть свиты, что ли. Не знаю, как сказать.
— У тебя еще и свита есть, — вздохнул Артем.
— Это вроде как сила притяжения. Мы — большая сила, мы сломаем этот мир. И силы поменьше к нам притягиваются, как планеты к солнцу.
Артем улыбнулся столь сильному сравнению, — что-то пока что врагов притянулось куда больше. А из «сил поменьше» — один дворник.
— Нам будут помогать только наши. Те, кому невыносима, — она выразительно обвела взглядом как бы не просто заставленную старой мебелью кухоньку Артема, а весь земной шар, — теснота мира.
Странно и вместе с тем неудивительно прозвучали эти многажды раз уже сказанные слова в ее детских губках.