Худенькие, серые, они бредут по туннелю и кажется, будто весь мир опустел и они — маленькие, голодные, попыхивающие Примой из-под капюшонов самодельных полиэтиленовых плащей — остались одни в целом мире.
Поплескивает о бетонные бортики вода, тусклые блики мечутся по стенам и потолку.
В первой сети ничего. Мертвые лепестки лука, липкие обертки, подрагивающий, будто от холода, комок прозрачных червей.
— Как ты думаешь, что они едят? — подцепив комок палочкой и поднеся к глазам, спрашивает Аня.
— Не знаю, — с отвращением говорит мальчик, — может, лук.
Он встряхивает сеть и опускает ее обратно в воду.
— Рано поперлись, говорил же.
— Заебались бы вычищать, — коротко и просто отвечает Аня. Это не ругань и даже не звучит, как ругань.
— Тоже верно.
Идут дальше. Вторые сети пусты, третьи тоже. В четвертых — последних на канале — размокшая, но целая сотня.
— Ну, хоть что-то, — сардонически комментирует добычу мальчик.
— Да брось ты! Это, между прочим, две пачки сигарет, хлеб, кефир и… И еще останется!
— На чупа-чупсы, — хмыкнул мальчик.
Сети на канале кончились. Теперь нужно было узким черным коридором, перемежающимся шаткими металлическими лесенками, спускаться на нижний ярус.
— Гляди! — воскликнула девочка.
— Что? А…
На грязном бетоне лежат цветы. Простые полевые цветы, испачканные и раздавленные. Он двинулся было дальше, но Аня стояла на месте.
— Ну что?
— Как — что? Откуда здесь цветы?
Он задумался на секунду, но отбросил мысль.
— Да какая разница, — и, видя, что Аня не двигается с места, добавил, — еще сети не все проверили, и на прятки сегодня надо идти.
«Прятками» они почему-то называли воровство.
— Не знаю… Ну, пошли.
Она аккуратно перешагнула через бледно-желтый букетик, вдавленный в черную влажную грязь.
Внизу каналов не было, были глубокие, но узкие, как колодцы, резервуары, сообщающиеся между собой невидимыми трубами. Здесь все время что-то капало, позвякивало, плескалось в звучной, ждущей тишине. Потолок был низкий — подпрыгнув, мальчик легко коснулся шершавой, холодной поверхности — но конца-края этому залу не было видно. Сети здесь опускали глубоко, на несколько метров в черную глубину — до самого дна.
Пока дети вытягивали сеть из блестящей, как будто липкой воды, Аня напряженно прислушивалась к чему-то, и мальчик, заметив это, сказал, — брось ты, цветы и цветы. Не мы одни здесь живем.
Аня хотела ответить, но тут под низкими сводами взорвался крик.
— Ау! А-а-у! А-уаау-у! — усиленный эхом тоненький и чистый голос метался по всему залу.
— Что это? — завопил, пытаясь перекричать, мальчик. Он выпустил сеть, вскочил и инстинктивно, сам не заметив, встал в подобие боксерской стойки. Аня не отвечала; все так же сидя на корточках, она быстро оглядывалась по сторонам.
— Там, там! — пронзительно крикнула она, показывая рукой в темноту. И тут же смолкло, только приглушенные, мелодичные отголоски еще затихали по углам.
— Я там видела. Что-то желтое, — немного успокоившись, сказала Аня.
— Что желтое?
— Не знаю, что-то желтое.
— А я сеть проебал, — после паузы сказал мальчик.
— Ныряй, — предложила девочка и они усмехнулись друг другу. Стало полегче.
— И что теперь делать?
— Не знаю, можно покричать.
— Попробуй, — с сомнением предложил мальчик.
— Давай. Раз, два, три… Ау-аауа-аууаа! — в два голоса загремело по низкому залу. Звук оглушал, ошеломлял, был так громок, что казался видимым — быстрым серебристым оборотнем, мечущимся во тьме. Они вдруг оба не узнали своих голосов.
— Хватит, — закричал мальчик. Он нервно озирался по сторонам и испуганно улыбался.
— Хватит! Ничего не видно, ничего не слышно, ну на фиг.
По глухой тишине медленно подкрадывались привычные звуки: вкрадчивый плеск, позвякивание капели, далекий гул огромных вентиляторов.
— И как нам его найти?
— А он нам нужен? И вообще, кого «его»?
— Голос детский был.
— Ну и что? — резонно спросил мальчик, — дети разные бывают.
— Мы здесь хозяева. Нам нечего его бояться, — наконец выразила владевшее ей чувство Аня, — мы в безопасности и должны ему помочь.
Мальчик помолчал. Он совсем не был уверен, что они здесь в безопасности.
— Где ты его видела? — наконец спросил он.
— Там, — она неуверенно ткнула пальцем в темноту.
— Где «там»? Откуда ты знаешь, что там? Здесь все одинаковое, одна темнота!
Аня сама не была уверена. Запад здесь не отличался от востока, а лево от права, и даже верх и низ можно было перепутать, если долго бродить по нижним ярусам: накатывало вдруг головокружительное чувство, что ты вверх ногами бродишь по темноте, тесно зажатой меж потолком и полом.