Но мой проклятый ревнивый разум этого не приемлет.
Паркер должен понять. Он должен. Потому что я не отдам Джун.
Я возвращаюсь в гостиную, где Паркер растянулся на диване.
— Я умираю, — сообщает он мне, и, несмотря на все опасения, я ухмыляюсь. У него всегда была склонность к драматизму. Может быть, потому, что он художник.
Я приношу ему высокий стакан воды, и он выпивает его большими глотками, садится и все время стонет.
— Итак, прошлой ночью, — устало говорит он. — Гребаное дерьмо. Что, черт возьми, мы делали?
Мое сердце бьется быстрее, и я готовлюсь заговорить громче.
— Мы больше никогда не будем пить эту дерьмовую текилу, — морщится Паркер, и я нервно смеюсь.
Возможно ли, что он совершенно забыл о нашем разговоре? Мы были сильно пьяны… Паркер не упоминает о плане ни единым словом. Он даже не упоминает Джун. Я в замешательстве, но считаю, что лучше держать рот на замке. Собираясь в офис, чувствую нервозность и облегчение одновременно.
Я желаю Паркеру отличного дня.
— Скоро протрезвеешь! — Кричу я, выходя, и смех Паркера сопровождает меня, когда я закрываю дверь.
Улыбка появляется на моем лице, когда я поднимаюсь по лестнице в вестибюль. Неужели мне только что, сошла с рук, эта чертова, пьяная ошибка?
Глава 6
Джун
9 лет назад
Пришло время попрощаться со старым домом на дереве. Наша прежняя жизнь закончилась. Мы переехали и начали все сначала в новом доме. Наши родители цеплялись за наш старый семейный дом так долго, как только могли, но оставаться там больше не имело смысла. Не тогда, когда их компания получала такие большие прибыли. В те выходные мы переезжали, в более безопасный и дорогой район. Я была взволнована, и мысль о том, чтобы оставить все эти воспоминания позади, причиняла боль.
В то утро я сидела в домике на дереве, было светло, но ещё рано. Наши родители были в офисе, а мои сводные братья еще спали. Я поднялась по шаткой стремянке и улыбнулась, когда поняла, что тоже больше не могу стоять во весь рост прямо. Мои пальцы скользили по вещам, которые когда-то считались сокровищами, а теперь лежали забытыми, пропитанными дождем и грязью в заброшенном игровом домике. Интересно, тут ли еще деревянная шкатулка, подумала я. Я искала её, перебирая уцелевшие комиксы и всякую ерунду. Но её нигде не было.
— Что, по-твоему, ты делаешь, Июньская бабочка?
Я обернулась через плечо и увидела одного из близнецов на стремянке, ведущей в домик. Кейд.
Мое сердце пропустило удар, но я проигнорировала это, возвращаясь к беспорядку брошенных вещей.
— Я просто ищу кое-что.
— Мы не были здесь годами, — пробормотал Кейд. — Чего бы ты ни искала, здесь этого нет.
— Что ты сделал с коробкой? — Я снова посмотрела на него, когда он забрался в домик на дереве и сел на деревянный пол. — Помнишь? Старая шкатулка для драгоценностей твоей матери.
— Помню. — Кейд не стал вдаваться в подробности, и я нахмурила брови, глядя на него сверху вниз. — Зачем тебе шкатулка для драгоценностей, Бабочка?
— Ты все равно не поймешь.
Я сдвинула брови вместе.
— Я спрятал её, — наконец признался он после долгой паузы.
— Я хочу её себе. — Он громко рассмеялся, и я скрестила руки на груди, защищаясь. — Что тут смешного? Не то чтобы тебе это было нужно, Кейд. Ты не носишь украшений. Почему бы тебе не отдать её мне?
— Ты не можешь забрать шкатулку моей матери, Джун. — Он закатил глаза. — Она даже не была твоей мамой.
— Прекрасно. — Я села на пол рядом с ним, игнорируя нервных бабочек в животе.
В последнее время я не проводила много времени наедине с Кейдом. Казалось, он всегда избегал меня, делал все и вся, чтобы не путаться у меня под ногами. Что было забавно, так как я отчаянно хотела быть в его компании. Но Кейд всегда отталкивал людей. Всех, кроме брата. Эти двое были дружны, как команда.
— Тебе грустно покидать этот дом? — Он пожал плечами, и я застонала от разочарования. — Почему с тобой все должно быть так сложно, Кейд?
Его темно-серые глаза весело блеснули.
— Что ты имеешь в виду, сестренка?
— Не называй меня так, — мгновенно отреагировала я.
— А почему бы и нет? Паркеру же можно.
— Паркер другое дело.
— Конечно, он же Паркер. — Его слова были горькими, он старался ужалить меня ими.
— Что это должно означать?
— Ничего, Июньская бабочка. Вставай, мы уходим.
— Пока нет. — Я скрестила ноги на полу, решительно глядя на Кейда сверху вниз. — Я хочу остаться здесь еще на некоторое время. Вероятно, у нас больше никогда не будет такого шанса.
— Что такого особенного в этом месте?
Я не ответила. Что я должна была ему сказать? Определенно, не правду. Кейд понял, что я не дам ему ответа, и застонал. Прохладный ветерок пронесся сквозь домик на дереве, и я вздрогнула.
— Тебе холодно?
— Немного. — Я обхватила себя руками, чтобы согреться, но Кейд был быстрее меня, снимая свою серую толстовку и предлагая ее мне.
Неохотно я взяла его у него, говоря себе, что делаю это только потому, что замерзаю. Но когда его запах окутал меня, я поняла, что не могу лгать себе. Толстовка Кейда была как объятие моего старшего сводного брата, теплое, манящее и редкое.
— Спасибо.
Он кивнул, и мы несколько мгновений сидели в тишине, прежде чем я, наконец, заговорила снова, чтобы сделать ситуацию менее неловкой.
— Тебе грустно покидать это место?
— Это всего лишь дом.
— Но у него так много воспоминаний.
— Ну, всегда можно создать новые воспоминания. — Он рассмеялся над моим удрученным выражением лица. — Ты слишком сентиментальна, Джун.
— Или, может быть, ты просто не можешь справиться с чувствами, — пробормотала я себе под нос, чувствуя, как румянец заливает мои щеки.
— Чувства удел слабых.
Выражение моего лица потемнело.
— Значит, ты считаешь меня слабой? — Его веселая улыбка сказала мне все, что мне нужно было знать, и это разозлило меня.
— Ты же женщина. — Кейд пожал плечами, что разозлило меня еще больше.
— И что?
— Ты позволяешь эмоциям затмевать все, что ты делаешь. — Его глаза сверкнули, встречаясь с моими.
Я знала, что он просто дразнит меня, но ничего не могла с собой поделать и кинулась в защиту, как и всегда:
— Это сексизм, — прошипела я. — Ты женоненавистник, и, вероятно… я даже не могу…
— Громкие слова для такой маленькой девочки, — перебил он.
— Я не маленькая девочка, — прошипела я, поднимаясь и ударяясь головой о потолок домика. — Ой!
— Бабочка. — Он заговорил тихо, но с достаточной решимостью, чтобы, наконец-то заставить меня замолчать. — Я не говорю, что сейчас все плохо.