— Поехали, сестренка, — говорит он, когда я сажусь вперед, и он заводит двигатель.
Всё, о чем я могу думать, это о том, как Кейд трахает ту девушку на капоте своей машины, а я хочу, чтобы он надругался над моим телом…
Глава 17
Паркер
В тот день я возвращаюсь домой, зная, что она примет меня за моего брата. Я сделал это нарочно, и, по правде говоря, мне чертовски не терпится увидеть реакцию Джун, когда она увидит меня. Я запираю входную дверь, когда Джун спускается по лестнице, замирая на нижней ступеньке и неуверенно шепча:
— Кейд?
— Нет, — весело отвечаю я, поворачиваясь к ней с улыбкой.
Больно, что она все еще надеется, что это он. Но в то же время мне чертовски приятно разочаровывать ее, и видеть, как интерес вспыхивает в ее глазах всего на одно мгновение, когда она смотрит на меня… Даже несмотря на то, что она думает, что я это мой близнец.
— Всего лишь я, Паркер.
— Ты… — Она судорожно сглатывает. — Ты подстриг свои волосы?
— Да. — Я провожу руками по волосам. По Бокам выбрит, сверху длиннее — зеркальное отражение моего брата. — Тебе нравится?
— Твои волосы… — Джун впивается зубами в нижнюю губу, выглядя взволнованной. — Стали такие же, как у Кейда.
— Это всего лишь стрижка. — Я подхожу к ней и заключаю в объятия. — Но это одурачило тебя, не так ли? — Она напрягается в моих руках, почти слегка отталкивая меня, когда я целую макушку ее темных волос. — Что? — Я надуваю губы. — Тебе не нравится?
— Класс… молодец, — наконец удается выдавить ей из себя.
Когда она отстраняется, выражение ее лица трудно прочесть. Я знаю, что сбил ее с толку, и мне это как раз подходит. Теперь она еще больше разрывается между нами двумя, и я собираюсь использовать это в свою пользу.
— Пойдем со мной. Я хотела показать тебе кое-что на чердаке.
Я следую за ней вверх по шаткой лестнице, ведущей на верхний этаж дома. Там она разложила чертову кучу новых художественных принадлежностей. Там есть холст, акриловые краски, масло и слишком много кистей, чтобы сосчитать. Я беру одну из них, глаза ярко сияют, когда я поворачиваюсь лицом к Джун.
— Ты сделала все это для меня? — Она кивает. — Это восхитительно, сестренка. Тебе не нужно было этого делать.
— Я хотела. — Ее улыбка теплая, неловкость, возникшая несколько минут назад, уже забыта. — Ты это заслужил. За то, что терпел меня, пока я все это время была в плохом настроении. И ты всегда можешь прийти сюда и порисовать. Здесь очень светло из-за мансардных окон.
Я согласен с ней. Я подхожу к чистому холсту. Я всегда любил их, просто голая, пустая белизна, простирающаяся над мольбертом. Желание рисовать подпитывает меня, проносясь по моим венам и наполняя потребностью самовыражаться. Я не чувствовал себя так уже давно, черт возьми, и с самого начала я понимаю, что скучал по этому. Я был так поглощен Кейдом и нашей сводной сестрой, что полностью пренебрег своим талантом. Это чертовски обидно, потому что я действительно преуспел в своем искусстве, прежде чем Кейд все испортил.
— Ты собираешься рисовать? — Спрашивает Джун, едва способная скрыть волнение в своем голосе. — Я не буду тебя беспокоить, обещаю. Я буду держаться от тебя подальше. — Она сжимает мое предплечье с мягкой улыбкой, играющей на ее губах. — Я так рада, что ты возвращаешься к этому. У тебя так много таланта, так много потенциала.
Я улыбаюсь в ответ, но мое внимание больше не приковано к сводной сестре. Вместо неё теперь чистый холст, лежащий перед нами. Не говоря ни слова, я беру деревянную палитру и начинаю смешивать цвета. Джун оставляет меня в покое, на следующие несколько часов.
На этот раз я рисую без какой-либо цели, и это, как ни странно, чертовски освобождает. Искусство всегда было для меня способом самовыражения. Я начал рисовать после первого папиного урока в спальне Джун. Мне нужно было как-то избавиться от боли, от эмоций. Но папе никогда не было дела до моих картин. Он просто ворчал, когда кто-то упоминал о них. В основном, он хорошо справлялся с притворством, ведя себя так, будто я все еще его сын, хотя он много раз говорил мне, что я не что иное, как гребаное чудовище. Он никогда не поддерживал моё искусство, но Рейчел поддерживала.
Мать Джун сама была творческой личностью, и ей нравилось смотреть, как я работаю. Она сказала мне, что у меня есть талант, о котором она мечтала десятилетиями. Несмотря на то, что она была художницей, Рейчел ни за что в жизни не смогла бы так рисовать. Это заставило нас сформировать нашу собственную маленькую особую связь. И что я получил от этого? Ужасную боль, когда мы потеряли и ее тоже.
Я рисую на холсте злыми, резкими мазками. Цвет заполняет поверхность, оттенки черного, фиолетового и красного перетекают друг в друга, как свежий, расцветающий синяк. Сейчас я вспоминаю Дав. Маленькую подружку Джун, от которой я не слышал ни звука, о которой Джун ни разу не упомянула с тех пор, как я здесь живу. Я представляю ее запертой в своей комнате, живущей со стыдом за то, что она позволила мне сделать с ней. Это делает мой член невероятно твердым, и вдохновение изливается из моих пальцев, окрашивая холст густыми брызгами цвета.
Должно быть, прошло несколько часов, когда я наконец-то отступаю, чтобы полюбоваться своей работой. Это портрет. Я даже не осознавал, что рисую ее, пока не сделал шаг назад. Дав выглядит красиво. Волосы падают ей на лицо, но шрам все еще там, видимый, открытый. Она выглядит уязвимой.
Хорошенькая.
В кои-то веки я доволен своей работой и в довольной тишине чищу кисти и палитру, прежде чем снова присоединиться к Джун внизу. Она вздрагивает, когда видит меня, наверное, снова из-за прически. Я не знаю, что на меня нашло, чтобы подстричься под Кейда. Я не хочу быть похожим на него, но это даёт мне фору, чтобы легко подкрасться к Джун и напугать ее. И это всё заставляет блядь мой член пульсировать.
Я сажусь рядом с Джун на белый кожаный диван, и она устраивается на сгибе моей руки. Я вдыхаю ее клубничный аромат, гадая, знает ли она, какой эффект производит на противоположный пол. Это касается не только меня и моего близнеца. Каждый мужчина, которого встречает Джун, хочет ее, и я, блядь, могу с точностью это утверждать, потому что каждый раз, когда они смотрят на нее, желание причинить им боль пробуждается глубоко во мне, требуя, чтобы я так и сделал. Но я был всегда хорошим. Кроме милого сувенира, который я вырезал на щеке ее подруги, я ничего не сделал, чтобы вызвать у Джун подозрения в том, кто я на самом деле, гребаный монстр, как и говорил папа.
Когда моя младшая сестренка прижимается ко мне и начинает засыпать, я смотрю на экран телевизора. Но мои мысли где угодно, только не в шоу, разыгрывающемся для нас. Я думаю о своем брате. Я наслаждаюсь тем фактом, что наконец-то одержал над ним победу. Соперничество между братьями и сестрами, это блядская подлая штука. Это разлагает мозг. И я позволил этому случиться. Но сейчас это не имеет значения, потому что я получил то, что, черт возьми, хотел. Джун в эти дни на моей гребаной руке, а не на руке Кейда.