Боль не проходит. Она уничтожает. По крупицам сжигает душу, оставляя за собой след. Вина сдавливает горло, и я стараюсь не задохнуться. Зря стараюсь. Знаю, что сама во всем виновата. Я это сделала. Я её убила. Убила единственного родного человека. Того, кто был для меня всем. Миром, жизнью, радостью, любовью. Чем я её отблагодарила?
Ничем.
Потом, в морге меня пытались успокоить, говоря, что инфаркт не вызван резким стрессом. Что бабушке было плохо до этого момента просто она не замечала эту боль или не говорила.
Не говорила… Она могла. Она никогда не говорила, как ей бывает плохо. Я сама замечала. Сама, увидев, её бледность бежала за таблетками, услышав, сбивчивое дыхание измеряла давление.
А в тот день не заметила.
В ту ночь ничего не замечала. Был только телефон в руке, и на том конце трубки голос. Женский голос.
В день похорон позвонила Озёрину. Сама позвонила. Не знаю, что хотела услышать или сказать. От безысходности набрала единственный номер, который не ответил. В тот же момент, телефон полетел в стену. Так, и осталась в одиночестве. В тишине. Одна.
Звонок в дверь вывел из полуобморочного состояния. На секунду забыв о случившемся, радостно подскочила с места. Горечь накрыла в ту секунду, когда увидела завешанной черной тряпкой зеркало. Все на самом деле. Не показалось.
Зачем завешивать зеркала? Все это не дает забыть. Традиции? Какова суть этой традиции? Если увижу в этом зеркале бабушку, то смерть и меня заберет? Да пусть забирает, не жалко. Сама бы сдохла, только не так легко. Я должна с этим жить. Должна мучиться. Должна прожить эту чертову жизнь за нее и так как она хотела. Легкому исхода не бывать. Я должна. И я буду.
Ноги еле передвигались. Забыла, когда ела или пила в последний раз. Кажется, только в тот вечер. Понимала, что так нельзя. Нельзя, таким образом ,убивать свой организм, только сделать ничего не могла. Каждый раз, заходя на кухню, я вспоминала её. Бабушкины руки были на всем. Вся кухня, вся квартира хранила её запах. Мне не хотелось смешивать его со своим. Портить, единственное, что от нее осталось.
Едва открыв дверь, была готова снова заорать в голос.
- Ника…
Его голос. Озёринский. Вот он стоит рядом. Родной и чужой одновременно. Протянуть руку, дотронуться, на минуту представить, что всегда рядом был. Не уезжал, не оставлял, не бросал. А нельзя. Не мой он уже. И не факт, что, вообще, им был.
Только как себя пересилить? Одиночество оно же мучает. Не хочу больше мучиться. Мне плохо. Пожалуйста, пусть все это закончится.
- Юра.
И разрыдалась. Слезы лились рекой, и я не хотела их останавливать. Упала на пол, обхватила колени руками, и выла, покачивайся из стороны в сторону.
Бабушка всегда говорила, что если поплакать легче будет. Не права она была. Слёзы не облегчают, от них еще хуже.
- Вставай. Вставай. – Его голос странный. Не такой, каким он был всегда.
Парень взял меня на руки и отнес в комнату. Посадив на диван, подставил плечо, чтобы смогла успокоиться.
В нос резко ударил запах алкоголя, заставив меня тяжело вздохнуть. Этот запах подействовал как нашатырный спирт, приводя в чувства. Не должна я плакать возле Озёрина. Не должна. Предатель он. А с такими и рядом быть нельзя.
- Уходи, Юр. Нечего тебе здесь делать.
- Ник, я…
- Уйди. Пожалуйста.
Он словно не слышал. Продолжал смотреть, немного ухмыляясь. И тут я испугалась. Выражения лица у него странное было, хищное, плотоядное.
Озёрин опустил глаза и начал смотреть на мои колени, которые я старательно прикрыла руками.
- Ник, я соскучился.
Хотелось ударить. Сильно, больно, кулаком по роже. Он не шутил. Нет. Он действительно ставил себя на первое место. Будто его слова меня обрадуют. Стало мерзко и противно.
Зачем, вообще, открыла дверь? Зачем впустила в свою квартиру?
- Озёрин, вали отсюда.
Его руки потянулись ко мне. Накрыли колени, и сильно сдавили.
- Ты тоже скучала. Я знаю, что скучала.
Он пьян. Он чертовски пьян. От Юрки несет дешевой водкой и сигаретами. Как я сразу не поняла, в каком он состоянии?
Скинула руки, слабее чем хотелось и встала на ноги.
- Пошел вон.
- Ты обижаешься из-за того звонка? Это шутка. Одногруппница взяла трубку и решила повеселиться. Ты ведь не думаешь, что мне, кроме тебя, кто-то нужен?
Он сделал шаг ко мне, но я, вытянула руку останавливая.
- Озёрин просто уйди. Сделай так, чтобы я больше тебя не видела. Понял?
Я не плакала. Впервые за все эти дни, ненависть к кому-то перекрыла ту тягучую боль.
Да. Ненависть сильнее. Определенно сильнее.
- Малышка. – Снова шаг и он хватает меня за руку, притягивая к себе.