Глава 7
Успев детально поговорить по дороге с Борисом, я ровно через сорок минут вошел в кабинет Загорского.
– Точность – вежливость королей, – заметил хозяин, протягивая мне руку. – Мой прадед, князь Федор Загорский, рассказывал, как его дед однажды опоздал на аудиенцию к царю-батюшке. И государь ему эту фразу произнес. Наша фамилия древняя. Наверное, вы слышали об обществе «Аристократ», которое я основал и возглавляю?
– Да, – ответил я, – некоторые мои знакомые состоят в его рядах.
Максим Петрович сдвинул брови:
– Общество «Аристократ»?
– Да, – снова произнес я.
– Я уточняю, потому что есть еще сборище самозванцев, – поморщился хозяин кабинета. – «Общество аристократов России». Рабоче-крестьянские графы. У них отсутствуют документы, подтверждающие благородное происхождение. Сами себе дворянские грамоты выписывают, ордена выдают. Анекдот. Но кое-кто тешится, что он нынче не Сенька без роду-племени, отца-мать не помнящий, а человек с многовековой семейной историей.
Я улыбнулся:
– Все, кто сейчас живет на земле, имеют многовековую семейную историю. Если вы появились на свет, у вас определенно были родители. Подчас человек говорит: «У меня нет отца». В корне неверная фраза. Мужчина, от которого ты произошел, всегда есть. В процессе зачатия двое участвуют. Отец не воспитывал малыша, не давал на него денег, не участвовал в его жизни, но он был. Следовательно, существовали дед, прадед и так далее, до Адама и Евы.
Максим Петрович нахмурился:
– Иван Павлович, вы правы. Но! Был так называемый в прежние века «подлый» класс и аристократия. Последняя имела образование, воспитание, часто не большие деньги, зато всегда обладала благородством. Моя мать из семьи князей Мусанкиных. Отец – из графов Загорских.
Максим Петрович показал на стену:
– Из родных Петра Владимировича не осталось никого, его деда и бабку расстреляли большевики. Отец погиб на фронте, а мать, то есть моя бабушка, скончалась до того, как я появился на свет. Поэтому по линии папы я знаю только портреты.
– Удивительно, что в горниле войны и репрессий полотна сохранились, – заметил я.
– О нет, – возразил собеседник, – их заказал я. В советские времена люди боялись рассказывать о своем неподлом происхождении. За принадлежность к знати сажали в лагеря. Мне семейную историю рассказала матушка. Папенька скончался очень рано, я не помню его совсем. Только фото на комоде осталось. А мать, Елена Николаевна, прожила много лет. Слава богу…
Собеседник истово перекрестился на большую икону, которая висела в углу.
– Матушка до сих пор пребывает в добром здравии. Когда мне исполнилось четырнадцать, я, как все школьники тех лет, вступил в комсомол. Пришел домой со значком. Элен, так ее называли близкие, усадила меня на диван и рассказала, как жили ее предки, сколько у них земли было в собственности, о том, что их брак с моим отцом стал союзом по страстной любви. Показывала мне медальоны, которые хранила как зеницу ока, с портретами ее отца, бабушки. Ох, что-то я отошел от темы беседы. Любезный Иван Павлович, у вас есть дети?
– Я холостяк, – ответил я, – пока не нашел суженую.
Загорский улыбнулся:
– Иван Павлович, иногда человек изо всех сил пытается изобразить из себя благочестивого, милосердного, во всех смыслах достойного члена общества. А потом идешь с ним по улице, а сей прекрасный член общества, ведя разговор о любви ко всем земным тварям, походя, привычным движением пинает дворовую собаку, которая на него с надеждой на получение малой толики еды смотрит. И вмиг становится ясно: в пылу беседы он явил свое естество, речь контролировал, а вот про ногу забыл, она автоматически сработала. Нет в этом гражданине любви ни к кому, одно лукавство, позерство и зло в нем. Люди лучше всего открываются в момент, когда совершают что-то, не думая. Вот вы сейчас…
– Я не бью животных и зла никому не желаю, – заметил я, – но не могу утверждать, что испытываю добрые чувства ко всему человечеству, некоторые его представители мне не особенно приятны.
Максим Петрович выдвинул ящик стола.
– На вопрос о детях вы ответили: «Я холостяк». И о чем сказала мне ваша фраза?
Я улыбнулся.
– О глубоком эгоизме посетителя, который хочет прожить жизнь спокойно, не обременяя себя заботами.
– Нет, – возразил Загорский, – об элементарной порядочности. Вы считаете, что наследники должны появляться в браке. Если когда-либо решитесь на ребенка, то станете хорошим отцом. Главное, не избалуйте чадо, хотя я не имею права давать советы, поскольку сам с дочерью потерпел фиаско. Моя жена попала под машину, когда Наташе едва четыре года стукнуло. Она мать не помнит. Я нанял мамок, нянек, гувернанток. Испытывал вину перед девочкой за то, что почти ее не видел, поэтому заваливал подарками. Ната привыкла, что отец ежедневный Дед Мороз, и распустилась. Не желает учиться, числилась студенткой в вузе, который принадлежал моему близкому другу. Наталье ставили зачеты, четверки на экзаменах, она в аудиториях хорошо если раз в месяц появлялась, но диплом получила. Неоднократно устраивал ее на работу, нигде дольше двух недель она не задержалась. Спрашиваю, почему она снова баклуши бьет, отвечает: «Скучно. Бумаги писать нудно. Вокруг одни дуры. Вставать надо рано». Чем она занимается? Носится по магазинам. От ее вещей в доме уже деваться некуда. И ладно бы она их носила. Так нет! Притащит гору пакетов, бросит у входа. Горничная их в гардеробную унесет, шмотки развесит, и все! Полагаю, девчонка не помнит, какие обновки имеет. Я решил Наталью приструнить. Ограничил лимит по карточкам.