Иван Охлобыстин: Да-да, представляете, некоторые плакали… А я, вообще, не очень слезлив. Иногда бывает, в конце какого-нибудь фильма могу всплакнуть. Или от умиления над заигравшимся ребенком. Книгу прочтя, могу слезу прокатить. Но плакать на съезде… Нет, вы представляете, какая же готовность отдаться, чтобы завтра разорвать… Те, кто плакал, они же его завтра и разорвут. А так плакали… Шукшина плакала. Там многие просто залились слезами. Но и на другом съезде тоже не прочь были слезу подпустить. Кричали, красные лица у всех были. Бумагу долго оформить не могли, а так все — совесть, Марлен Мартыныч, совесть… Да какая там совесть, прости господи? Я просто знаю несколько ситуаций, которые не дают называть его «совестью отечественного кинематографа». И я знаю это не понаслышке. Нет никакой совести, есть дележка рынка. Кто поспел, тот и съел.
Иван Дыховичный: Да нет, я не плакал — я не слушал. Люди крайне инфантильны и незрелы. Хотят все время себе начальника, хозяина, барина. Вот Петренко на съезде выступал, такой уважаемый человек, но зачем же так стелиться, холуйствовать, это же какой-то XVIвек. Смешно просто. Что эти люди потеряют, если выйдут из Союза? Да ничего. Квартир Союз не дает, машин не дает. Казалось бы, отвечайте за себя и живите своей жизнью. Так нет же! Дай ему бог здоровья на этом пути. Но зачем его рабски лобызать и целовать в разные места?