Детей рабочих прежде в гимназию вообще не допускали, да и тут не распахнули двери, а только чуть приоткрыли. По-видимому, с одной стороны, это вызывалось потребностями растущего производства, а с другой — сказывалось влияние революционных событий в России. Тем не менее, для нас был устроен особый конкурс, брали самых способных, примерно одного из пятнадцати, и всего-то сыновей рабочих приняли в тот год семерых. Все прочие гимназисты приезжали из „Верхней колонии“, принадлежали к среде чиновников, богатого купечества, заводского начальства.
Нас именовали „казенными стипендиатами“. Это не значит, что мы получали стипендию, а значит лишь то, что при условии отличных успехов нас освобождали от платы за обучение. Плата же была непомерно велика — 64 рубля золотом. Столько не зарабатывал даже самый квалифицированный рабочий, и, конечно, отец таких денег при всем желании платить бы не мог.»
Оказывается, царь-то был… ненастоящий! Не тот, каким его большевики описывали, не тиран и мучитель простого народа! Вон что получается: простая рабочая семья Брежневых — даже женщины грамотными были. А сынка, в связи с «потребностями растущего производства» в гимназию приняли. Наверно, университеты империи дефицит абитуриентов испытывали, купеческие и дворянские дети туда не хотели идти учиться, приходилось детей рабочих в гимназии брать по конкурсу.
Конечно, это всё ерунда. Никаким простым рабочим Илья Брежнев не был, поэтому его сын и стал гимназистом. Рабочим был. Это несомненно. Но вот каким? Разгадка проста. Читаем дальше «По заводскому гудку»:
«После революции, когда завод перешел на восьмичасовой рабочий день и надо было укомплектовать третью смену, отца назначили фабрикатором. Долгие годы он проработал вальцовщиком, считался мастером своего дела, однако новые обязанности требовали не только опыта, но и солидных знаний. Фабрикатор дает заявки в мартеновский цех, определяет, из каких болванок можно получить заказанные профили, какие выбрать марки стали, как вести термическую обработку, чтобы уменьшить потери тепла, и т. д. По существу, тут требовался уже инженерный расчет, а отец дошел до всего многолетней практикой и природным умом.»
Да отец Леонида Ильича был настоящим металлургическим гением! Вы только представьте себе, работая простым вальцовщиком (у металлургов поинтересуйтесь, что это за работа), он своим умом научился определять
«…из каких болванок можно получить заказанные профили, какие выбрать марки стали, как вести термическую обработку, чтобы уменьшить потери тепла, и т. д.»
И где только он времени для этого самоусовершенствования до уровня инженера нашел, если его сын сам же пишет, каков режим работы на заводе был:
«Такие каторжные условия, как на Каменском заводе, вряд ли где встретишь, — свидетельствует одна из большевистских листовок, распространявшихся в нашем поселке. — Где это видано, чтобы работа продолжалась целый год без всяких праздничных дней и чтобы приходилось работать по двенадцать часов подряд, а иногда и по восемнадцать, не имея перерыва на завтрак и на обед?»
Конечно, никто бы фабрикатором не назначил вчерашнего вальцовщика на заводе, который после Гражданской войны только-только начинал работу, никто бы не рискнул доверить неопытному человеку такой должности, металл был на вес золота, поэтому рисковать им никто не имел права. Фабрикатором Илья Брежнев был еще до революции, т. е. принадлежал к, так называемой, рабочей аристократии, очень тонкому слою пролетариев. Поэтому и сын его в гимназии учился.
И ничего в таком происхождении зазорного не было. Сталин своего тестя, такого же рабочего аристократа, не стеснялся. Г. М. Маленков вообще из дворян был и не грузился этим.
Но именно Брежневу это портило биографию, поэтому пришлось изворачиваться. А портило потому, что его отец до революции и в революцию в рабочем движении никакого участия не принимал. Брежнев так и не смог припомнить ни одного факта о революционности отца, отделался только тем, что утверждал, будто он поддерживал большевиков. Как поддерживал — умолчал. Семья была мещанской, и воспитание в этой семье наложило отпечаток на характер самого «дорого Леонида Ильича».
И становятся понятными такие строки из «По заводскому гудку»:
«Итак, пришел заветный день, когда заводской гудок прогудел и для меня, вместе с отцом я вышел на смену и трудился, как все. Ныли до ломоты мускулы, пот слепил глаза, но был я по-настоящему счастлив. И потом была радость: вернулся домой, скинул дочерна прокопченную фуфайку, и мать, как, бывало, отцу, сливала студеную воду на мои руки, и я отмывал лицо. Помню, поднял голову и увидел слезы в ее добрых глазах.