И число учеников, переводимых в 9-ый класс, в Хорольскую среднюю школу № 1, падало год от года. Из моего класса, из 14 человек, переведено было 5 учеников. Треть. Из класса моего брата, он на два года младше, 2 человека.
Но и это еще не самое страшное. Учительская чехарда и уровень учителей вели к тому, что половина ребят уже примерно с 5-го класса настолько теряли интерес к учебе, что вообще прекращали учиться. 7 человек в моем классе, 4 мальчишки и 3 девчонки не учились вообще. От слова — совсем. Они и читали по слогам, а писали хуже, чем чеховский Ванька Жуков. Не от тупости, а просто у них был убит всякий интерес к учебе. Им просто взяли и в свидетельства о восьмилетнем образовании поставили тройки.
Т. е., половина выпускников моей восьмилетней школы получила не восьмилетнее образование, а только начальное. Через 60 лет после ВОСР.
Вот эти ребята составили основную массу рабочего класса в сельском хозяйстве. Едва умеющие читать-писать.
И Ленинская школа еще не была худшей. Нас 5 человек пошло учиться в девятый класс, все закончили среднюю школу, Сашка Оберемок, правда, со справкой. Из восьмилетки с. Луговое в наш 9 «А» пришло 4 человека. Два парня и две девчонки. Парни уже в первой четверти ушли из школы, не смогли учиться.
Городским жителям трудно понять, как Партия целенаправленно вдавливала сельское население в невежество. Это так преодолевались противоречия между городом и деревней? Или они углублялись? А в материалах партийных съездов звучало всё красиво.
Восьмилетку я закончил с одними пятерками. В девятый класс нас пять человек пошло продолжать учебу: хорошистки Оля Свистунова, Ира Волошина, Лена Омельяненко. Перевели и Сашку Оберемка, хотя у него в свидетельстве были одни трояки. Сашка в восьмом классе уже не учился, только на уроки ходил. Но его мать, Клавдия Андреевна, была председателем сельсовета, уважаемым человеком, ей не смогли отказать в переводе сына в среднюю школу.
Хорольская средняя школа № 1 была уровня хорошей городской школы. Большой районный центр и постоянный учительский состав. Некоторые учителя в ней работали еще с самого открытия школы в 1940 году. По 40 лет учительского стажа.
Уровень преподавания предметов был очень высоким. Но вы думаете, что это вносило в процесс какие-то принципиальные отличия в плане, что большее число учеников усваивали программу?
Нас, школьников из Ленинского, зачислили в самый сильный класс Хорольской школы, в 9-ый «А».
Местных, хорольских, в нем было 21 человек. В 8-м «А» училось 30 человек, девять из них ушли в ПТУ и техникумы после восьмого класса. Ребятами из Ленинского и Лугового численность класса снова до 30 довели, но потом два парня из Лугового бросили школу, перевелись в СПТУ, нас осталось 28 человек.
Из местных, одна отличница — Лена Коваль. Хорошисты — Володя Рожков, Сергей Никоненко, Люба Хитрук, Галя Торхова. Остальные — троечники, почти все — глухие троечники. Т. е., в школе уровня хорошей городской, с сильнейшим преподавательским составом, брака было больше, чем усваивавших программу. Из 30 человек всего пять могли написать контрольные самостоятельно не на тройку.
Но, конечно, хорошисты хорольской школы очень сильно отличались от хорошистов ленинской. Мои односельчанки должны были нагонять по программе очень много. Но им хорольские учителя не дали ни малейшего шанса. Задавили сразу.
Я на занятия в 9-ый класс опоздал на десять дней. Лежал в районной больнице, мне лечили гайморит, которого у меня не было. Об этой истории чуть дальше.
Первый день моего появления в новой школе ознаменовался с утра «пропиской» в раздевалке, после которой со мной приятельствовали самые отъявленные местные хулиганы. И первый урок — алгебра. Я сразу на контрольную попал. Сказал учительнице, Елене Николаевне, что меня нужно освободить от контрольной, потому что я пропустил темы. Получил ответ, что она для меня исключений делать не собирается. Я контрольную решил, конечно. Просто выделывался. Но в отместку Елене Николаевне решил еще два других варианта (нам на класс всегда в трех вариантах давали контрольные) и разбросал шпоры с решенными вариантами по классу.
Через пару недель в журнале математички напротив моей фамилии нарисовался ряд «двоек», которые она перенесла мне в дневник. Это были отметки за домашние задания. Елена Николаевна раз-два в неделю у нас собирала тетради и проверяла там домашние задания, выставляла оценки в тетрадках и в журнале. А потом собирала дневники и в них переносила эти оценки. В моих тетрадях она не увидела выполненных домашних заданий. Я в присутствии всего класса высказался в том плане, что внимательней нужно было смотреть в тетрадь, я вообще все примеры и задачи из параграфов решал в классе, поэтому там не написано «Домашнее задание». С тех пор мы с Еленой Николаевной находились в состоянии постоянной тихой вражды, но она была человеком справедливым и оценки мне не занижала.