— Готово, — Денис включил телевизор. — Теперь работает.
Телевизор и правда показывал превосходно. Мама всплеснула руками.
— Денис, вы настоящий мастер.
— Да ну, ерунда, — засмущался он. — Так любой сумеет.
— А в сантехнике вы случайно не разбираетесь? У Даши горячий кран в ванной подтекает.
Я толкнула маму локтем и сделала страшные глаза, но было поздно.
— Я сейчас посмотрю.
Кинув на маму рассерженный взгляд, я повела Дениса в ванную.
— Ты ничего не должен здесь делать, — предупредила я.
— Но я хочу, — улыбнулся Денис. — Если кран сломан, кто-то должен его починить. Почему бы не я?
— Потому что для этого есть сантехники, — твердо сказала я. — Пойдем, я тебя провожу.
Выпроводив Дениса из квартиры, я вернулась к маме в комнату. Она щелкала пультом, восхищалась картинкой и делала вид, что не произошло ничего особенного.
— Мама, я не имею права заставлять учеников делать что-то в своей квартире, — сказала я.
— Разве мы его заставляли? — Она удивленно подняла брови. — По-моему, он был только рад помочь. Не знаю, обратила ли ты внимание, но этот мальчик явно к тебе…
— Мама! Давай не будем об этом. — Я вскинула руки. — Между прочим, уже поздно, а завтра рабочий день.
Мама не стала спорить, но ее многозначительная улыбка не выходила у меня из головы до тех пор, пока я не заснула.
Во вторник вечером я провожала маму на вокзал и все гадала, когда она начнет уговаривать меня вернуться. Но мама говорила о пустяках вроде того, что желе из смородины нужно есть побыстрее, а то оно забродит. Я вспоминала кухонный ящик, доверху забитый баночками, аккуратно завернутыми в газеты, и сознавала, что съесть все «побыстрее» вряд ли получится.
Перед тем, как сесть в вагон, мама неожиданно сказала:
— Я рада, что ты переехала сюда, Даша.
— Серьезно? — удивилась я.
Мама грустно улыбнулась.
— Конечно. Потому что ты наконец оживаешь, доченька.
Когда я закончила институт, Майк подарил мне новенькую машину. Теперь я ее ненавижу, но тогда я чуть с ума не сошла от восторга. Я неплохо водила, осторожно и внимательно. Меня учил Майк, и он ни за что бы не выпустил меня на дорогу, если бы не был во мне уверен.
Однажды мы с подружками поехали покататься. Майку нужно было работать, и он остался дома. Мы и не хотели брать его с собой, это была наша прогулка, girls only. Мы строили планы, шутили, болтали. Тот чертов грузовик я даже не видела. Он вдруг выскочил на нашу полосу, и я ничего не успела сделать. Все произошло слишком быстро. Я дернула руль, дала по тормозам, но что толку? На меня летела громадина, а я была песчинкой на ее пути. Помню только дикий визг подружек… И удар.
Я пришла в себя через десять дней, в больнице. Подружки были в порядке, им повезло чуть больше, чем мне. Машина превратилась в груду металлолома, но какая разница, раз с людьми все было нормально. Мне становилось лучше с каждым днем.
Не сразу, но я осознала, что что-то не так. Я никак не могла понять, что именно, но однажды меня озарило. Майк ни разу не навестил меня в больнице. Я стала задавать вопросы, звонить ему, истерить… пока не выбила из них правду.
Пока я отлеживалась на больничной койке, Майк умер.
В тот же день, когда я влетела в грузовик, Майка нашли в его комнате. Он работал над очередной программой, когда его сердце остановилось. Его обнаружила мама. Она тут же вызвала скорую, надеялась, что его откачают, но в больнице ей сказали, что шансов не было. Ни одного. Он умер моментально. Почему, как, за что — можно было спрашивать себя до бесконечности и не получить ни одного ответа. На похоронах рыдали все. Кроме меня. Ведь я лежала в бинтах и гипсе, и меня «гуманно» решили не беспокоить.
Я высказала все, что думаю по этому поводу, и не слишком выбирала выражения. Но любая ярость рано или поздно заканчивается. Я снова стала есть и разговаривать с родными. Это не значит, что я простила их. Я только признала, что они действовали из лучших побуждений.
Когда меня выписали, я поехала на кладбище. Памятника на могиле Майка еще не было, только простой деревянный крест с его фотографией. Цветов было столько, что они полностью скрыли могильный холмик. Плюс несколько венков — один, как и сказали родители, от моего имени.
Тогда я просидела на кладбище два часа. Из-за того, что я не была на похоронах, я не могла до конца поверить, что Майка нет, что его тело зарыто где-то глубоко под моими ногами. Казалось, он просто куда-то уехал. Ведь мог же он куда-нибудь уехать. А его фото на кресте — чья-то злая, нелепая шутка.