«Зачем? Отпусти себя».
Мне становится грустно; сдаться и потерять рассудок – значит, отказаться от того, кто ты есть. Это уникальный способ самоубийства.
Я говорю себе, что если не сойду с ума до конца сегодняшней жатвы, то позволю себе утонуть в трубе. Я много раз думал об этом: выдыхал весь воздух в тот момент, когда труба наполнялась водой, и выжидал, пока легкие достигнут критической точки. Тогда можно просто вдохнуть воду, насыщенную химикатами, и умереть.
И снова я разражаюсь смехом.
«Сорок девять, – думаю я. – В Блоке я смог выжить сорок девять дней».
Смех переходит в хихиканье, брызги слюны попадают на прозрачное стекло. Я наблюдаю, как слюна обретает очертания островка, а затем, становясь бесформенной, стекает по трубе.
Пока жатва набирает темпы, в голове сплошная паника. То и дело в сознании всплывают эпизоды из жизни, яркие и живые.
Затем паника утихает, и я лежу на полу, истощенный и опустошенный.
«Ну ладно, – думаю я, – я все еще здесь. В здравом уме, насколько я могу судить. Время умирать».
В трубу врывается вода, но я не боюсь. Вместо этого я чувствую облегчение. Все это скоро закончится.
Я готовлюсь, пока вода наполняет трубу. И, наконец, делаю это: выдыхаю и когда чувствую, что легкие сжимаются до предела, опускаюсь на дно.
Сквозь прозрачную воду я вижу, как открывается дверь камеры.
«Нет, – думаю я, – слишком рано. Охранник не должен входить до тех пор, пока не вытечет вода».
В камеру входят двое, и мой помутненный разум узнает в них Пандер и Кину.
Каким-то образом в моих легких находится лишний миллиметр для вдоха, и я снова смеюсь, отдаваясь безумию.
«Что если это взаправду?» – спрашивает голос тлеющей надежды.
«Нет, это нереально».
«Ну а вдруг?»
Образ Пандер поднимает топор над головой, и едва я успеваю задаться вопросом, зачем он ей, она замахивается и ударяет по трубе для жатвы.
Стеклянная труба трескается от удара. Я наблюдаю, как трещины расползаются, переплетаются, и понимаю: мое безумие проявляет себя в иллюзии, а трещины на стекле – это трещины в моем…
Пандер снова замахивается, и на этот раз топор пробивает стекло. Я чувствую, как вода под напором вырывается наружу.
Еще один взмах, и труба полностью разрушена.
Я ловлю ртом воздух, барахтаясь в воде. Мелкие осколки разбитой трубы впиваются мне в лицо и обнаженную грудь, и я смеюсь, изможденный и изнуренный кислородным голоданием.
– Лука, а ну соберись, мать твою! – взывает ко мне иллюзия Пандер, что лишь заставляет меня неистово хохотать.
– Ты не настоящая, – говорю я, глядя ей в лицо на белые символы, вытатуированные на ее темной коже.
Она смотрит на меня темно-карими глазами.
– Вот дерьмо, мы опоздали, – говорит галлюцинация, поворачиваясь к Кине.
– Лука, вставай, нужно идти, давай! – просит Кина.
Я снова смеюсь. Нет никаких сомнений, что я в конец потерял чувство реальности. Я потерял надежду, и вот к чему это привело.
– Ладно, ладно, – отвечаю я, поворачиваясь на спину, чувствуя, как осколки стекла впиваются в кожу. – Я подыграю. Куда пойдем?
– Мы вытащим тебя отсюда, ненормальный, – отвечает воображаемая Кина, наклоняясь и хватая меня за руку.
И когда ее пальцы касаются моего запястья, я понимаю, что происходит; знаю, все это не по-настоящему, не может быть. Но и рассудок я не потерял. Должно быть, еще одна попытка Хэппи выудить из меня информацию.
– Меня не проведешь, – бормочу я, отмахивая руку Кины.
– Лука, все по-настоящему. Нужно бежать, скорее!
Я поднимаюсь на ноги, ковыляю к кровати, опираюсь на край рамы.
– Ну да, конечно, – говорю я. – Ты научилась вести диалоги, Хэппи, признаю, но я не дурак.
Более того, в этой модели есть небольшие детали: например, Пандер одета в униформу Блока – такая маскировка, чтобы проникнуть в тюрьму; а еще смешанные паника и возбуждение в глазах Кины. Я начинаю доставать осколки стекла из руки и наблюдаю, как крошечные порезы заживают на глазах. Внезапно Пандер подходит ко мне – я замечаю, что на ней нет очков (промашка, Хэппи), – и направляет свой кулак мне прямо в глаз.
– Черт! – кричу я, содрогаясь от боли.
– У нас нет времени на это дерьмо, идиот. Живо вставай!