Вернувшись в Москву из Львова, Сталин приказал – разумеется, негласно – ввести жесткую цензуру на все упоминания о «немецкой угрозе». Особистам в войсках предписывалось строго пресекать разговоры о возможной войне с Германией, об антинемецких настроениях среди личного состава – немедленно докладывать руководству; некоторых злостных германофобов из числа командиров РККА арестовали и судили как английских шпионов. В разговорах со своими – в том числе и с Берией – Сталин мог ругаться на немецкую военщину, в том числе, на генералов-пруссаков – но о Гитлере ничего дурного не говорил и не хотел слышать.
Генштаб, конечно же, продолжал рассматривать сценарии войны с «вероятным противником» – слово «Германия» больше не употреблялось – и командование РККА наращивало группировки войск у западных границ СССР. К лету 1941 г. силы Красной Армии, сосредоточенные в Белоруссии, Прибалтике и на Украине, превосходили вермахт по количеству танков и самолетов, а Балтийский и Черноморский флоты были сильнее немецких ВМС. Все это превосходство было потеряно за несколько утренних часов 22 июня: люфтваффе уничтожило тысячи стоявших на аэродромах самолетов, танковые армады Гудериана взламывали оборону РККА на протяжении трех тысяч километров и рвались вглубь советской территории. Директива, которую Жуков и Тимошенко, наконец, вымолили у Сталина, предписывала обеспечить защиту границ Советского Союза, но военные действия на территорию Рейха не переносить – Хозяин все еще надеялся, что Гитлер сдержит свое слово…
3
Лаврентий Павлович Берия не даром ел свой хлеб.
Его умение угадать невысказанное желание Хозяина было сродни телепатии: так читал мысли знаменитый Вольф Мессинг, попросивший убежища в СССР незадолго перед войной. В НКВД Мессингом занимались тщательно: его обследовали и гражданские профессора-психиатры, и немногие выжившие после чисток тридцатых годов специалисты из отдела Бокия. Заключение у всех было одно: гражданин Мессинг действительно умеет читать мысли, ни о каком мошенничестве или фокусах речи идти не может; обладает мощным даром внушения, иначе «суггестии»; иногда способен предсказывать будущее. Берия будущее предсказывать не умел, суггестией не владел – но искусство предугадывать желания Сталина изучил в совершенстве. Когда Хозяин завел разговор о Гронском и окружавших Гитлера астрологах, он сразу понял, к чему тот клонит; быстро просчитал в уме последовательность шагов, которые следовало предпринять, и споткнулся лишь на одном – о встрече во Львове Сталин никогда больше не говорил, будто ее и не было, а следовательно, копать в данном направлении нельзя. Выходил из кабинета Верховного подавленный, даже злой, но уже на пороге Сталин его окликнул.
– Вот еще что, Лаврентий…
– Слушаю, товарищ Сталин!
– Перед войной, где-то в сороковом… немцы работали у нас на Кавказе, около Рицы. Что-то искали.
– Так точно, товарищ Сталин! Экспедицией руководил профессор Гюнцлер из Берлинского музея, к ней также была прикомандирована группа военных строителей из ведомства Тодта, по согласованию с нашим наркоматом горной промышленности прокладывавшая дорогу вдоль северного берега озера.
– Вот видишь, Лаврентий, – довольно усмехнулся Сталин, – какая у тебя память отличная… Выдающаяся, можно сказать, память! Так вот, эту экспедицию курировала личная помощница Адольфа, некая фон Белов. Я ее видел – красивая стервь, эсэсовка. Ты проверь, чем именно она Адольфу помогает, кто вообще такая… Все понял?
– Все понял, товарищ Сталин! – ответил Берия, едва сдерживая охватившее его волнение. Он все просчитал правильно! Слова «я ее видел» могли означать только одно – Хозяин давал ему санкцию на разработку встречи во Львове. Встречи, с которой, как они оба чувствовали, началось зловещее наваждение, едва не обернувшееся гибелью страны.
Наконец-то!
Берия понимал: Хозяин не может признаться ему в том, что во время встречи с Гитлером стал объектом психологической манипуляции, это равносильно политическому самоубийству. И никакая экспедиция профессора Гюнцлера, конечно же, его не интересует – он просто хочет прощупать эту самую фон Белов, не гипнотизерша ли она, этакий Мессинг в юбке. А что, если вдруг выяснится – да, гипнотизерша? Что делать? Доложить Хозяину, что его, как простофилю в цирке, заставили поверить, будто он сидит на стуле, в то время как стул из-под него давно вынули? А не лишишься ли ты за такое головы, Лаврентий, спросил себя Берия, и сам себе ответил: нет, не лишишься, если сумеешь правильно подать информацию. Это ведь тоже своего рода искусство – не обязательно со всех ног бежать к правителю, рассказывая ему обо всем, что удалось узнать, нет, гораздо мудрее сделать так, чтобы несколько человек добыли каждый свой кусочек правды – среди них, возможно, окажется и горький кусочек, но ты за это будешь уже не в ответе…