– Возможно, Мушкетера сдал кто-то из его контактов, – предположил Абакумов. – Он же недавно сообщал нам, что его агент был перевербован гестапо.
Берия презрительно скривил тонкие губы.
– Его агент понятия не имел, что имеет дело с советским разведчиком. И уж тем более не мог знать, как его зовут и откуда он родом. Двойка тебе, генерал! К тому же если бы старик работал на гестапо, Мушкетера арестовали бы прежде, чем он успел выйти с нами на связь.
– Тогда не знаю, товарищ народный комиссар внутренних дел! – Абакумов пожал широченными плечами. – Мистика какая-то, а я, извините, в мистику не верю…
– Я тоже, – жестко сказал Берия. – Но если мы чего-то не можем объяснить, это еще не значит, что мы имеем дело с мистикой.
Абакумов промолчал.
– Мысль о гипнозе тебе в голову не приходила?
– О гипнозе? – озадаченно переспросил генерал.
– Слышал про Вольфа Мессинга? – Берия вытащил из ящика стола пухлую папку, бросил ее перед Абакумовым. – Польский еврей, гипнотизер. Сбежал к нам, когда фашисты вошли в Польшу. Я своими глазами видел, как он работает. Товарищ Сталин приказал ему выйти из моего кабинета, спуститься на улицу и вернуться обратно. Он прошел через все посты охраны! Ни один человек его не видел, понимаешь? А потом еще получил в Госбанке сто тысяч рублей, предъявив кассиру клочок старой газеты!
– Я слышал про Госбанк, – осторожно сказал Абакумов. – Но думал, что это только слухи.
– Какие слухи? Я лично отдал ему такое распоряжение! Вот это, Виктор, и называется гипноз. А теперь подумай, что, если этот старик-эмигрант тоже гипнотизер вроде Мессинга? Мушкетер мог сам ему все рассказать – и где родился, и когда женился, и на кого работает. И никакой мистики, сплошной материализм.
Абакумов поскреб переносицу.
– Лаврентий Павлович, если не секрет – а где сейчас этот ваш Мессинг?
– Секрет. Но тебе, так уж и быть, скажу. Он теперь работает в разведшколе, отбирает и тренирует самых способных к гипнозу курсантов. А тебе зачем?
– Да просто… любопытно. Такой человек и… на свободе.
– Не о том думаешь, – Берия постучал ребром ладони по столу. – Думать надо о том, что нам делать с Мушкетером.
– Что тут думать? – удивился Абакумов. – Мушкетер засвечен, это ясно. Надо выводить его, пока гестапо не накрыло.
– Как у тебя все просто, – недовольно нахмурился Берия. – Выводить – значит, терять нашего резидента в Париже. Вот скажи мне, Виктор – у тебя много в Париже резидентов?
– У меня там вообще никого нет, товарищ народный комиссар внутренних дел, – обидевшись, ответил Абакумов. – Мое хозяйство здесь, я к заграничным играм отношения не имею.
– Тогда почему ты мне это принес? – Берия потряс в воздухе листками с донесением Мушкетера. – Почему мы с тобой сейчас все это обсуждаем, а не с Меркуловым или на худой конец, с Фитиным? Может, объяснишь?
Абакумов угрюмо молчал. Да и что он мог ответить? Что Меркулов попросил его передать шефу полученное от Мушкетера двусмысленное сообщение, чтобы прикрыть свою задницу, а он согласился, потому что преследовал собственный интерес? С Меркуловым-то все понятно, тот всегда был осторожной лисой, а вот какой такой интерес в этом деле у тебя, товарищ Абакумов?
– Ладно, – смилостивился Берия, выдержав зловещую паузу. – Я разберусь, что с этим делать. А ты, Виктор, поезжай в Лесной Дом, поговори с Гронским. В конце концов, он подсунул нам этого эмигранта, пускай теперь расхлебывает…
Абакумов не понял, о чем ему нужно разговаривать с Гронским, но уточнять не решился.
Глава девятая Звездочет Москва, июнь 1942 года
Лесным Домом называлась одна из «шарашек» НКВД, находившаяся на окраине дачного поселка Ильинка. Там Берия еще в тридцать девятом собрал ученых, занимавшихся, по мнению Абакумова, бессмысленной и даже вредной ерундой – лечением травами, биоэнергетикой, системой индийских йогов и даже передачей мыслей на расстоянии. Возглавлял «шарашку» астролог Сергей Гронский, убедивший Берия в том, что подобные исследования могут принести пользу – не зря же рациональные немцы создали целый институт «Аненербе» и тратят на его содержание огромные средства. Питомцы Гронского исправно получали спецпайки, подопытных животных и даже лабораторное оборудование, но была ли от их работы какая-нибудь польза, понять было невозможно. У Абакумова, которому подчинялись все Особые отделы страны, разумеется, имелись свои люди в Лесном Доме, да что толку? Читая их донесения, Абакумов только брезгливо морщился. «С 16.00 до 18.30 из лаборатории проф. Селезнева доносились странные звуки, напоминающие завывания и плач». «Из двенадцати морских свинок, доставленных по заказу доктора Ляхмана, выжило пять. Семь морских свинок умерло от неизвестных причин». «В столовой во время обеда проф. Зубаревич поспорил с проф. Брауде о китайской алхимии. Почему китайцы считали ртуть целебной? В споре проф. Брауде обозвал проф. Зубаревича кретином, а тот швырнул в него макаронами». И так далее, все в том же духе. На месте шефа Абакумов уже давно перестал бы церемониться с этой ученой шушерой, но Берия отчего-то доверял Гронскому.