Едва заметная улыбка тронула бесцветные губы прозрачного.
– Ты получишь его, когда придет время. Сейчас ты еще не готов. Ты лишь прикоснулся к самому краю тайны, но она должна завладеть тобой полностью. В этом тебе поможет твой наставник.
– Эккарт?
Посланец Агартхи не ответил. Он вдруг протянул руку к Гитлеру, и тот, несмотря на разделявшее их расстояние, инстинктивно мотнул головой – ему показалось, что сильные пальцы схватили его за подбородок.
– Но запомни, Адольф: ничто в мире не дается даром.
– Я должен буду заплатить? Чем?
– Ты должен будешь соблюдать договор.
– Я... ну конечно... что от меня потребуется?
– Немногое. Ты не должен переходить пределы необходимой жестокости.
– Что это значит?
Совиные глаза расширились.
– Нельзя сделать нацию единой и могущественной, не пролив ни капли крови. Тебе придется убивать, Адольф, и посылать на смерть тысячи человек. Я вижу в тебе решимость и жестокость. Ты не будешь страдать, если ради великой цели тебе понадобится пожертвовать близкими и друзьями. И это хорошо.
Повисла пауза.
– Но у всего есть оборотная сторона. Ты не должен заходить слишком далеко в своей жестокости. Получив предмет, ты почувствуешь себя сильнейшим правителем в истории. Это чувство подобно наркотику. Ты будешь получать наслаждение, швыряя в топку невинных людей, стирая с лица земли целые народы...
– Нет! С чего вы взяли? Я никогда...
Прозрачный остановил его властным жестом.
– Молчи. В эту ловушку попадали люди сильнее и умнее тебя. Испытание безграничной властью выдерживают единицы. Но ты должен знать – от того, сумеешь ли ты обуздать свою страсть, зависит судьба Германии. Если превысишь меру жестокости, Германия погибнет вместе с тобой, а немцы никогда не станут господствующей расой. Другие народы будут торжествовать победу на развалинах немецких городов. На берегах Рейна и Одера зазвучит чужеземная речь. И сама память о величии Германии будет втоптана в грязь подошвами вражеских сапог.
– А если я... удержусь?
– Тогда Третий Рейх просуществует тысячу лет, а его первый фюрер – Адольф Гитлер – войдет в историю как гениальный политик и полководец, возродивший Германию и объединивший Европу. Поэты будут слагать тебе оды, а твои статуи украсят все европейские города. Память о тебе будет вечной, мой Адольф.
– Конечно же, я сумею сдержать себя, – твердым голосом проговорил Гитлер. – Можете не сомневаться, я исполню свою часть договора.
– Если ты нарушишь договор, – не обращая внимания на его слова, продолжал прозрачный, – мы лишим тебя своего покровительства. А вместе с ним ты потеряешь право использовать орла.
– Это... все? Это вся моя плата?
Тонкие губы прозрачного тронула легкая улыбка.
– Ты полагаешь, этого мало? Да, это все. Не нужно ничего подписывать кровью. Я не Мефистофель, да и ты непохож на Фауста. Мы будем наблюдать за тобой, Адольф. Иногда подсказывать, что надо делать. Иногда предостерегать от ошибок. Тебе достаточно будет помнить, кому ты обязан своим даром подчинять людей. Помни о договоре – и тебя ждет немеркнущая слава.
Тонкая изящная ладонь оказалась перед самым лицом Гитлера, и тот, повинуясь порыву, схватил ее и принялся осыпать поцелуями. Полупрозрачная кожа была холодна, как лед, и у Адольфа заломило зубы.
– Мы дадим тебе все, о чем может только мечтать человек, – проговорил прозрачный, отнимая руку. – От тебя требуется только помнить о нашем договоре.
– Я все сделаю! – крикнул Гитлер, подавшись вперед. – Я сделаю все, что вы мне велите!
На его глазах призрачный силуэт растаял, будто его и не было.
Адольф в отчаянии огляделся.
Никого. Только легкое колыхание алых портьер.
Он бросился к статуе варвара, откинул тяжелую штору. Сквозь высокое готическое окно в комнату проникал льдистый звездный свет. За стеклами почему-то была зима: белые шапки на окружавших виллу липах, застывший хрустальным цветком фонтан, искрящийся нетронутый снег, засыпавший дорожки старого парка.
– Что со мной? – пробормотал Гитлер, отступая от окна.
В голове завывала снежная буря. Обхватив голову руками, он на ощупь добрался до дивана и рухнул на мягкие подушки, чувствуя, что теряет сознание. Вновь загремела музыка. Ее волны подхватили Адольфа, завертели его, как щепку в водовороте, и повлекли куда-то вперед и вверх, к сияющему источнику чистого белого света.
– Как вы полагаете, Дитрих, он в порядке? – услышал он доносившийся откуда-то издалека озабоченный голос Вагнера.
– Через пять минут будет как огурчик, – фыркнул Эккарт. – Для человека с такой тонкой нервной организацией он удивительно крепок.