– Что ж, это великолепно, господа! С сегодняшнего дня вы, Альфред, и вы, Адольф – желанные гости этого дома. Можете приезжать к нам запросто, без приглашения, как это делает Дитрих. И я, и моя супруга будем искренне рады вашим визитам. Кстати, мы совсем забыли о Винифред, а она, между тем, уже давно ждет нас к ужину. Предлагаю отметить начало нашей дружбы парой бутылок мозельского!
– Промочить горло было бы неплохо, – проворчал расстроенный Розенберг.
– Ну, тогда вперед! – Вагнер посторонился, пропуская архитектора вперед, и сам последовал за ним. – Друзья, не отставайте!
Но Эккарт не спешил выходить из кабинета. Он внимательно смотрел на Гитлера, словно искал в нем какой-то скрытый изъян.
– Стало быть, разговор зашел о предмете? – спросил он, наконец. Адольф понял, что Вагнер не зря увел Розенберга ужинать.
– Да, об орле. Вы знаете, что это такое, Дитрих?
Поэт ответил не сразу.
– Знаю ли я? Конечно, мой мальчик. Орел – это высшее воплощение поэзии, это квинтэссенция того искусства, которым владел Орфей. Орфей, заставлявший деревья плясать, а камни плакать. Это очищенное ото всех примесей Слово, то самое, которое было в начале всего, как сказано в Книге Бытия.
Гитлер нетерпеливо кивнул.
– Да, да. Но все же – что это за предмет? Он у вас? Вы мне его передадите?
– Если такова их воля. Но прежде чем получить орла, тебе следует многому научиться.
– Да, он сказал. Вы же научите меня, Дитрих?
Эккарт усмехнулся.
– Разумеется, Адольф. Я напишу для тебя музыку, но танцевать тебе придется самому.
Дитрих Эккарт умер от чахотки спустя три года. Перед смертью поэт обратился к друзьям, собравшимся у его кровати (Гитлера среди них не было – он сидел в тюрьме Ландсберг, отбывая наказание за организацию Пивного путча).
– Не скорбите обо мне, я повлиял на историю больше, чем кто-либо из немцев...
Это были его последние слова.