Он бесшумно, как заправский пластун, подполз к реке и, словно огромная змея, скользнул в прозрачную ледяную воду.
От холода спазмом перехватило горло. Леха выпучил глаза и изо всех сил стиснул челюсти, чтобы не выдать себя рвущимся наружу криком. Здесь было, к счастью, не глубоко – ноги его царапали каменистое дно, а винтовку Белоусов держал на вытянутых руках над головой.
Самым сложным было определить дистанцию. Сверху он присмотрел излучину, закрытую от посторонних глаз зарослями колючих кустов – там можно было незамеченным вылезти из воды и, зайдя в тыл фашисту, пристрелить его, как бешеную собаку. Но то, что казалось простым, пока Леха лежал на скале, стало почти невозможным, когда он погрузился в реку. Вода заливала ему глаза, берег, вдоль которого его несло, казался размытой зеленой полосой. Потом он врезался обеими ногами во что-то твердое, и, отплевываясь, попытался встать на колени.
Это и была та излучина, которую он заметил с утеса. Река здесь делала плавную петлю, и течение вынесло Леху на усыпанную галькой отмель. Пригибаясь, он подбежал к кустам и раздвинул заросли стволом винтовки.
Раскорячившийся ствол старого граба высился совсем близко. Вот только никакого эсэсовца за ним уже не было.
– Haende hoсh! – приказал Раттенхубер. Он стоял шагах в пятнадцати от Белоусова, прячась за крупом буланого жеребца. Ствол его автомата был направлен в голову русского.
Парнишка был совсем молод – вряд ли старше восемнадцати. В руках он держал винтовку, но целился в сторону дерева, за которым Раттенхубер прятался минуту назад. «Я его перехитрил, – подумал Иоганн. – А если бы остался лежать в укрытии, он уже снес бы мне полчерепа».
Проще всего, конечно, было застрелить парня. Но Раттенхубер решил, что выгоднее будет взять его в заложники и потребовать, чтобы второй нападавший тоже бросил оружие.
Русский парень оказался смышленым – сообразил, что Иоганн подстрелит его раньше, чем он успеет к нему развернуться. Сплюнул и бросил винтовку на землю. Медленно поднял руки.
– Komm zu mir! – Раттенхубер надеялся, что парень поймет его и без перевода. Вроде бы понял – нехотя двинулся к нему, держа руки над головой.
В этот момент Раттенхубер, чей слух обострился, как у дикого зверя, услышал доносившийся со стороны дороги быстро приближающийся топот копыт.
– Schnelle! – рявкнул он. Но русский, видимо, тоже понял, что в игру вот-вот вступит еще один игрок. Он брел к Раттенхуберу нарочито медленно, с трудом передвигая ноги. И вдруг резко прыгнул в сторону, крутанувшись в воздухе, словно цирковой гимнаст.
Раттенхубер дал очередь, стараясь целиться парню в ноги. Попал или нет – разбираться не было времени. Со стороны утеса грохнул выстрел, пуля взметнула фонтанчик песка у самых копыт жеребца, тот сделал свечку и дико заржал.
– Scheiße! – выругался Иоганн. Он развернулся к утесу и выстрелил почти наугад. Ситуация опять вышла из-под контроля, он не мог одновременно держать на прицеле обоих русских.
Всадник на вороном коне вылетел из леса, как горный демон. Сходство с демоном усиливали развевающиеся у него за плечами черные крылья – Раттенхубер с некоторым запозданием понял, что это бурка.
Перед отпрянувшим Раттенхубером мелькнуло свирепое одноглазое лицо с безобразным кривым шрамом во всю щеку. Сверкнуло лезвие шашки.
Иоганн не успел даже как следует испугаться. Конь черного всадника ураганом промчался мимо него, взлетевшее к небу лезвие со свистом опустилось на пытавшегося добраться до своей винтовки русского парня.
Русского спасло то, что он споткнулся и упал. Шашка кривого Абдула чиркнула его по плечу, оставив широкую кровавую полосу. Абдул замахнулся снова, но тут откуда-то сзади грохнул выстрел.
Пуля ударила вороному в шею. Конь начал заваливаться на бок, Абдул, ловкий, как росомаха, успел соскочить на землю, но и русский сумел дотянуться до своей винтовки.
Чем закончилась схватка, Раттенхубер не видел. Коня убили явно не выстрелом с утеса, а это означало, что русские каким-то образом обошли плато с флангов. Иоганн почел за лучшее отступить с поля боя.
Некоторое время он бежал, держа за уздечку кабардинца и заслоняясь им, как щитом, потом, решившись, вскочил в седло и галопом поскакал к пещерному кладбищу.
Преодолевая жгучую боль в располосованном плече, Белоусов перевернулся на спину и выстрелил прямо в заросшее черной бородой лицо одноглазого. Того отшвырнуло на лежащего на земле, конвульсивно подергивающего ногами коня.