– Ладно, иди во дворе с Петькой поиграй, только смотри, не баловаться!
Налила нам чаю, сахар в блюдечко высыпала.
– Ну, и что ж у вас за задание такое, бойцы?
– Секретное, – отвечает капитан. – Не хочешь помочь нам, Оксана Дмитриевна? Денег заплатим.
– На что мне деньги? Все равно на них куплять нечего.
– Про партизан-то нам расскажи, – говорит Шибанов.
– А я про них знаю? Ходят где-то по лесам, сюда не заглядывают.
– А что про них говорят? Сколько их, кто командиры?
Вижу, хозяйка наша злиться начинает.
– Что я вам, гестапо, что ли? Пойди да у них и спроси, если такой любопытный!
– Ну, не хочешь помогать законной власти, как хочешь, – сурово говорит капитан. – Мое дело предложить.
После этого разговор у нас сам собой прекращается. Допиваем мы чай, благодарим хозяйку и собираемся уходить.
И вдруг Лева, который все это время сидел, рта не раскрывая, спрашивает:
– Простите, хозяюшка, а где тут у вас, извиняюсь, сортир?
– Удобства во дворе, – отвечает Оксана Дмитриевна.
– Я на минуточку буквально, – извиняется Лева и выходит из дому. Ну, мы его ждем. Хозяйка как-то нервно на нас поглядывает. Минут через пять Лева возвращается как ни в чем ни бывало – веселый, глаза блестят. Спасибо, говорит, хозяйка, за доброту, за ласку.
Потом, когда уже в лес вошли, он нам говорит:
– А Петьки, старшего, во дворе не было.
Мы с капитаном на него смотрим вопросительно. А он только усмехается.
– Она пацанов за сахаром вдвоем посылала, вернулся только один. И во дворе он один играл – я весь участок осмотрел. К партизанам Петька ушел, про нас предупредить.
– Ага, – хмыкает капитан, – это нам очень даже кстати. Никого искать не надо, они нас сами найдут.
– И убьют, – говорит Лева. – Такие маленькие группы, как наша, для них вроде подарка к празднику.
Я даже остановился. А ведь прав наш Левка, думаю. Вот сейчас как из подлеска полоснут очередью – пишите потом письма мелким почерком.
– Ну, нет, – Шибанов головой мотает, – прямо сейчас – это вряд ли. Во-первых, пацан еще до них не добрался. Во-вторых, слишком близко к хутору. Тут они нас валить не станут, чтобы подозрений лишних не возбуждать. Подождут, пока мы поглубже в лес заберемся, там и кончат.
– Что-то неохота мне дальше идти, – говорю. – Может, на хутор вернемся?
– Вернемся, – раздумчиво говорит капитан. – Только очень и очень тихо. Вы с Левой спрячетесь в кустах, а я на дерево залезу. И будем ждать развития событий.
Развернулись мы и крадучись двинулись обратно к хутору.
Долго тянулся тот день. Залегли мы с Левкой в ложбинке метрах в пятидесяти за огородом тетки Оксаны – мы ее еще с утра приметили, когда вокруг хутора бродили. Видно все как на ладони – и дом ее, и двор, и дорожку, которая по задам хутора к покосившейся баньке идет. Ну, правда, ничего интересного – во дворе белобрысый Лешка играет, на крыше баньки кошка сидит, умывается. Сама Оксана из дома не выходит. У соседей ее тоже полное спокойствие. А нас тем временем комары поедом едят.
Капитан сидит в развилке дерева с другой стороны огорода. В руках у него автомат. Это на случай, если пацан не к партизанам вовсе побежал, а к полицаям. Вряд ли, конечно, учитывая, как Оксана тут на нас крысилась, но осторожность еще никому не мешала.
Пролежали мы так час, и тут со стороны леса слышим – бежит кто-то. Шаги быстрые, легкие. Петька возвращается. Ну, думаю, не близко у них тут партизаны-то.
Проскочил пацан мимо нас, и в дом. Проходит еще минут десять – хозяйка появляется. Повертела головой – и к баньке шасть!
Левка меня локтем толкает – смотри, мол, смотри! Она там кого-то прячет, точно тебе говорю!
Но нет. Ошибся на этот раз Николаич. Вышла хозяйка из баньки – под мышкой у нее бутылка литров на пять, в руках корзинка со снедью всякой. С какой – без бинокля не видать, но чувствуется, что тяжелая.
– Ага, – говорю, – значит, для бойцов Русской Освободительной армии у нее жратвы нет. А для кого-то – прямо скатерть-самобранка.
– Хорошая женщина, – улыбается Левка. – Правильная.
– Гости у нее будут, – шепчу я ему. – Вот тогда и посмотрим – правильная или нет.
Лежим, ждем. Комары жрут, сволочи.
Часа через три начало темнеть. Капитана в ветвях уже не видно совсем. На крыльцо соседнего дома вышел старик, постоял-постоял, перекрестился размашисто и вернулся в дом. Где-то собака брешет. Вот и вся жизнь на хуторе.
Потом в горнице у Оксаны свет зажегся. На окне занавесочка желтенькая, уютно так. И почти сразу же слышу – на тропинке тихие шаги.
Николаич тоже услышал, напрягся весь. А слышал ли капитан – не знаю.