Партизан было шестеро. Один идет впереди, водит автоматом из стороны в сторону. Правильно, конечно, но толку от этой предусмотрительности немного. Если бы на нашем месте оказались немцы или полицаи, то с трех стволов положили бы всех шестерых. Но у немцев вряд ли терпения бы хватило в этих комариных кустах столько времени лежать.
Партизан я рассмотреть успел – четверо взрослых мужиков, парень лет двадцати пяти и один совсем молодой хлопчик, возраста нашей Катьки, наверное. Все с автоматами, мужики в военной форме, парни в штатском.
Идут они по Оксаниному огороду уверенно, будто не раз здесь уже бывали. Четверо заходят в дом, двое у крыльца остаются. Собака, та, что днем на нас излаялась вся, что характерно, ни звука не издает.
Как капитан с дерева своего слез – я не услышал. Увидел его, уже когда он в ложбинку нашу ужом вполз.
– Ну что, – одними губами шепчет, – все вроде тихо. Хвоста за ними нет. Идем знакомиться?
– А стрелять не начнут? – Николаич интересуется. – А то ведь могут с перепугу-то.
– Волков бояться – в лес не ходить, – улыбается капитан. – Вы обходите дом с тыла и берете на себя часовых – только ласково, ясно? А я пойду со старшими погутарю.
Сказано – сделано. Поползли мы с Николаичем к дому. Я на огороде в дерьмо какое-то вляпался, но это, говорят, к деньгам. Караулить партизаны, конечно, молодых оставили – за тем и взяли с собой, наверное. Ну, оно и проще. Я Левке показываю на того, что помоложе, а сам примериваюсь ко второму. Мой – здоровый такой парняга, плечи широкие, руки – как у меня ноги. Шея – прямо бычья. Я ему как раз по шее, как Жора нас учил – тресь! Его, бедолагу, аж перекособочило – там, между ключицей и шеей, нервный узел. Я его едва под мышки успел подхватить, иначе он грохнулся бы, как дуб, и всех бы переполошил. Смотрю, Николаич своего пацаненка уже ремнем вяжет – тот и пикнуть не успел. Даже жалко, что науку, которую нам в «Синице» преподавали, мы против своих же и используем.
Только мы часовых уложили, как из темноты выходит наш капитан, показывает нам большой палец и спокойно так поднимается на крыльцо. И заходит в дом, даже не постучав.
Ну, думаю, сейчас начнется. Жду стрельбы, криков, грохота опрокинутой мебели. Все ж таки партизан там четверо – а Сашка-то наш один.
Но в доме тихо. Голоса какие-то бубнят, но на ссору явно не похоже. Проходит минут десять, дверь отворяется и выходит на крыльцо разлюбезная моя Оксаночка.
– Заходите в дом, товарищи, – приглашает. – И парней наших с собой берите.
Тут-то я и пожалел, что своему врезал. Потому что пришлось мне поднимать его, бесчувственного, и тащить на себе в дом – а было в нем пудов семь, не меньше.
Смотрю – стол накрыт что надо. И картошечка отварная, и огурцы соленые, и капуста квашеная, и яйца вареные, и сала шматок с прожилочками мясными – в общем, полный разносол. Ну, и бутылка, конечно, зря что ли ее хозяйка из баньки тащила? И народ, что за столом сидит, серьезно так закусывает. А капитан наш, Шибанов, сидит на почетном месте и сияет, как новенький пятак.
– Знакомьтесь, – говорит, – товарищи партизаны, это мои друзья и братья Василий и Лев. Вы не серчайте, что они ваших пацанят немножко помяли, очень уж нам было желательно без стрельбы обойтись.
Парнишка, которого Лев окучил, глазами хлопает этак жалобно – сказать-то не может ничего, во рту у него портянка торчит. А мой и глазами даже хлопать не в состоянии, висит на мне, как мешок с картошкой.
– Эгх-м, – говорит тут лысый, как коленка, мужик с густыми, словно усы, бровями. Вот сколько раз я замечал – у лысых что усы, что борода, что брови – растут порой, как грибы после дождя. Почему так? Ну да ладно, не о том сейчас. – Эгх-м, что же это такое происходит, товарищи? Стеценко, Артюх! Это же форменное безобразие! Как вы могли дать себя спеленать, как младенцев, честное слово!
– М-м! – мычит парнишка с портянкой во рту. Мне почему-то сразу показалось, что это Артюх. – М-м-м!
– Вынь кляп, Николаич, – говорит Шибанов.
И по голосу его я понимаю, что он сейчас – работает! Просто по тому, как он это сказал, по таким чуть певучим ноткам в голосе, по каким-то мелочам, на которые несведущий человек и внимания бы не обратил – а я-то вижу. И, конечно, прием, нам оказанный, тоже требует какого-то объяснения. Допустим, поверили они, что мы из Москвы прилетели спецзадание выполнять. Но, во-первых, поверили как-то слишком быстро, что само по себе уже подозрительно. А во-вторых, мы вон их часовых сняли, а нас никто за ущерб и побои ругать и не собирается.
Ну, думаю, друзья партизаны, попали вы в переплет. С нашим капитаном не очень-то пошуткуешь...