– Асланбек? – голос собеседника повеселел. – А что, сержант, это неплохая мысль! Я свяжусь со штабом немедленно. Может, еще и успеем.
Послышались шаги – Ковтун и капитан уходили от палатки.
Леха чувствовал себя голым и безоружным, хотя винтовки им вернули. Вот, значит, почему в палатке столько свободного места! На перевале попросту не хватает людей. А подкрепления пришлют, только если капитан убедит офицеров далекого штаба в том, что немцы действительно двинули главные силы через горы...
Он вспомнил ползущую по речной долине серо-зеленую змею, представил, как эта змея взбирается на седловину между двух снежных гор и скользит вниз, мимо ледников, к теплому и ласковому побережью Черного моря у сказочного города Сухуми. А на ее пути – только крохотные партизанские отряды да разбросанные по всему хребту стрелковые роты.
И он, Леха Белоусов, со своей винтовкой.
«Меня здесь убьют, – вдруг подумал он. – Нас всех здесь поубивают, и пройдут по трупам, и спустятся к теплому морю. Зачем только я подслушал этот разговор? Теперь умирать будет в сто раз страшнее...»
Он и сам бы не мог объяснить, почему смерть показалась ему вдруг такой отвратительной и ужасной. Одно дело – погибнуть в бою, зная, что твоя смерть не напрасна, что об нее, как о камень, споткнется нога захватчика. И совсем другое – когда знаешь, что твоя смерть ничего не изменит.
Он лежал в темноте, глядя в брезентовый потолок палатки, и пытался унять подступавшую откуда-то изнутри постыдную дрожь.
«Я – казак, – говорил себе Леха, – я – русский солдат! А русские никогда не сдаются и не отступают. Я уже и так запятнал себя, когда не вступил в бой с немцами у Апшеронского. Когда ушел в эти горы. Правда, я же не знал тогда о приказе, про который говорил капитан! Но это меня не оправдывает. Я должен искупить свою трусость. Никуда я больше отсюда не побегу. Пусть убьют. Пусть убьют, раз уж так вышло, что нас – рота против дивизии. Но перед тем, как погибнуть, я убью столько немцев, сколько смогу. И змея, которая готовится проглотить Сухуми, станет меньше. И может быть, именно это позволит в конце концов перебить ее поганый хребет...»
Только под утро, когда в палатку влез, ругаясь шепотом, дядька Ковтун, Леха почувствовал, что владевшее им напряжение вдруг ослабло – мгновенно, будто кто-то разрезал сдавливавшие тело веревки. Он мягко соскользнул в сон, глубокий и черный, как омут. А проснулся от грохота рвущихся бомб и рева тяжелых бомбардировщиков.
Дивизия «Эдельвейс» пошла на штурм Клухорского перевала.
Глава девятая
Медея
Егеря взяли перевал за полтора часа.
Разведчики доложили генералу Ланцу, что Военно-Сухумская дорога, по которой несколько дней назад шли на юг беженцы из адыгейских аулов и кубанских станиц, небезопасна – в лесах прячутся партизаны, получившие приказ задержать продвижение немецких войск в горы. Ланц посоветовался с гауптманном Гротом и решил действовать хитростью. Он посулил щедрую награду местным пастухам, и те согласились провести егерей известными им одним овечьими тропами.
Егеря прошли там, где пройти, казалось, было невозможно. Они дважды перешли вброд бурный, доходящий до пояса поток ледниковых вод и обошли передовые позиции русских. Отряд лейтенанта фон Хиршфельда с тяжелыми пулеметами и гранатометами после многочасового восхождения поднялся на крутой западный гребень перевала, господствующий над местностью. Теперь егеря видели, кто им противостоит.
– Доннерветтер, – сплюнул лейтенант фон Хиршфельд, – мне говорили, что придется иметь дело с целым батальоном, а я вижу здесь одну несчастную роту!
Тем не менее, он решил действовать наверняка. По его просьбе генерал Ланц вызвал авиацию. Бомбардировщики 4-го воздушного флота Вольфрама фон Рихгоффена пронеслись над седловиной гор и сбросили зажигательные бомбы, отвлекая внимание защитников перевала. Затем ушли дальше к побережью и отбомбились по Сухуми.
Рота, надо отдать ей должное, оборонялась стойко. Если бы наступление осуществлялось только снизу, по Военно-Сухумской дороге, русским, возможно, удалось бы задержать егерей на сутки, а то и на двое. Но эдельвейсы свалились им на голову с западного гребня Клухора, и это решило исход боя. Через полтора часа потерявшая больше половины личного состава рота под шквальным огнем противника отступила вниз по южному склону Большого хребта. Егеря, охваченные горячкой легкой победы, бросились их преследовать, но наткнулись на заградительный огонь еще двух стрелковых рот, засевших в ущелье реки Клыч.