Мужчина лежал на боку, спиной к Васнецову. Тот слегка потормошил его за плечо. Потом приподнял обеими руками и повернул лицом вверх. Лицо было серым, обветренные губы синюшного цвета.
"Очевидно, сердечный приступ", - подумал Васнецов. Выпрямился и приказал автоматчикам:
- Перенесите его в машину!
Бойцы закинули за спины свои автоматы и подняли человека, все еще не подававшего никаких признаков жизни. Васнецов помог им нести обмякшее тело.
- Помер? - спросил спешивший навстречу водитель.
- Не знаю, - ответил Васнецов. - Надо везти в больницу.
Автоматчикам было приказано добираться в Смольный на попутных, а "эмка" повернула назад - Васнецову запомнилось там серое, четырехэтажное здание, над подъездом которого ветер трепал белый флажок с красным крестом посредине.
Минут через пятнадцать Васнецов вбежал в небольшую комнатку, где горела вполнакала одна-единственная электрическая лампочка и у железной печи сидели две девушки. Они выглядели очень толстыми из-за того, что бело-серые их халаты были натянуты поверх пальто. Лица же девушек казались малюсенькими, будто ссохшимися.
- Там у меня в машине человек, - сказал Васнецов. - Надо взять его.
- Ранен? - деловито осведомилась одна из девушек, вставая.
- Нет. Потерял сознание на улице.
- А-а, - как-то разочарованно протянула девушка.
- Нельзя ли побыстрей? - рассердился Васнецов. - Вызовите врача и санитаров.
- Сами обойдемся, - безразлично ответила девушка и обратилась ко второй, все еще сидевшей у печки: - Лена, подъем!
Они не спеша направились к двери.
Васнецов готов был снова вспылить. Его не могло не возмутить такое лениво-равнодушное отношение к делу и то, что девчонки эти пропустили мимо ушей требование вызвать врача. Но, всмотревшись в их исхудавшие лица с темными глазницами и заострившимися носами, он подавил в себе эту вспышку. Молча пошел следом за девушками на улицу.
Та, что разговаривала с ним, обошла машину, открыла дверцу и, втиснувшись в нее, приподняла привезенного человека за плечи. В тот же миг Лена, оказавшаяся у второй раскрытой дверцы, подхватила его ноги.
Васнецов крикнул водителю:
- А ну, давай помоги!
Вчетвером они перенесли этого человека в больничное помещение и уложили на кушетку, покрытую клеенкой. Распоряжавшаяся здесь девушка стащила с него варежки, приподняла рукав пальто и положила свои истонченные, просвечивающие от худобы пальцы на правое его запястье.
- Сколько, Катя? - осведомилась Лена через несколько секунд.
- Сорок восемь, - ответила та и стала оттягивать у недвижимого своего пациента нижние веки.
- Камфару? - спросила Лена.
- Лучше бы бутерброд с ветчиной, - мрачно пошутила Катя и будничным тоном обратилась к Васнецову: - Кто он?
- Не знаю, - развел руками Васнецов. - Мы подобрали его на тротуаре.
Катя просунула руку куда-то под пальто неизвестного, вытащила потертый кожаный бумажник, извлекла оттуда серую картонную карточку и, подойдя ближе к лампочке, прочла вслух:
- Завод "Севкабель". Ковалев Василий Павлович. Токарь.
- Что же с ним? - нетерпеливо спросил Васнецов.
- Голодный обморок, - последовал ответ. - Сегодня двадцатого отхаживаем...
Какое-то время Васнецов стоял неподвижно, потом махнул рукой и, ссутулившись, медленно пошел к двери. О том, что голодные обмороки становились в Ленинграде все более частым явлением, он хорошо знал. Но рухнувшего прямо на улице человека - от голода рухнувшего! - видел впервые.
- Оклемался? - спросил водитель, когда они опять тронулись в направлении Смольного.
- Что? - вздрогнул от неожиданности Васнецов.
- Жив, спрашиваю?
- Жив, - ответил Васнецов.
- Сердце, что ли, сдало?
- Сердце...
У самого уже Смольного их застал очередной артобстрел. Снаряды рвались где-то далеко, но метроном в невидимых репродукторах сразу же зачастил.
Водитель, притормозив, мигнул фарами, прикрытыми козырьками. Часовые распахнули ворота, и машина, обогнув слева главное здание Смольного, остановилась у бокового подъезда.
Васнецов быстро скрылся в этом подъезде, на ходу сняв шапку-ушанку и сбивая ею крупинки снега с воротника. Боец, охранявший вход, протянул было руку к дверце лифта, Васнецов остановил его жестом, поднялся на второй этаж по лестнице, прошел к себе в кабинет. Хотел спросить дежурного, на месте ли Жданов, но дежурный опередил его, доложив:
- Звонил Андрей Александрович. Два раза. Просил зайти, как только вернетесь.
Васнецов молча снял полушубок, повесил в шкаф, рядом с шинелью, зажег настольную лампу. Взглянул на часы - было без пятнадцати девять.
На столе лежала красная папка, полная бумаг, поступивших за день. Васнецов отодвинул ее в сторону: перед разговором со Ждановым хотелось сосредоточиться...
"Что я должен сказать ему? - спросил себя Васнецов. - Он же знает положение на переправе не хуже меня. Да, пожалуй, и не ждет от меня новостей..."
Это походило на самообман. Интуиция Жданова хорошо была известна Васнецову. Жданов наверняка понял, зачем он помчался к Невской Дубровке на другой же день после заседания Военного совета, и теперь, конечно, ожидает подробного доклада.
Бывают минуты, когда человеку даже такого масштаба, как Жданов, очень нужна психологическая поддержка. Что ж, Васнецов еще раз окажет ему такую поддержку и сделает это от чистого сердца, с твердой уверенностью в своей и его, Жданова, правоте...
Но вдруг, где-то в глубинах памяти, зазвучал голос Суровцева:
"А от тех, кто на "пятачке", - можно требовать невозможного?!"
"Можно и нужно! - ответил мысленно Васнецов. - Только в этом спасение Ленинграда!"
И направился к Жданову.
Эти два человека знали и понимали друг друга и умели даже на расстоянии взаимно угадывать душевное состояние и читать потаенные мысли!
Жданов действительно с нетерпением ожидал возвращения Васнецова и очень нуждался в его поддержке. В течение дня у Жданова не раз появлялось желание снова объясниться с Хозиным. Он даже позвонил ему утром, намереваясь пригласить к себе, но услышал в ответ, что командующий выехал в район больницы Фореля для проверки хода фортификационных работ.
Звонить вторично Жданов не стал. Зачем? Разве Военный совет не принял вполне определенного решения?