Руки фюрер скрестил на груди, а суровый, требовательный взгляд его, как показалось Данвицу, был обращен прямо на него.
Несколько мгновений Данвиц, точно загипнотизированный, смотрел на портрет Гитлера и только потом увидел сидящего за столом фон Лееба. Кроме фельдмаршала, в кабинете находился еще какой-то незнакомый Данвицу генерал. Оба они - и фон Лееб и этот генерал - выжидающе смотрели на Данвица.
Сбрасывая с себя оцепенение, он щелкнул каблуками своих невзрачных сапог, вытянул руку скорее по направлению к портрету, чем к сидящему за столом фон Леебу, и сдавленным от волнения голосом прохрипел:
- Хайль Гитлер!
Затем сделал пять больших, неслышных шагов - пол кабинета был покрыт толстым ворсистым ковром, - остановился посредине комнаты и доложил:
- Господин генерал-фельдмаршал! Оберст-лейтенант Данвиц прибыл по вашему приказанию!
Фон Лееб встал и вышел из-за стола. Генерал, располагавшийся в глубоком кожаном кресле по другую сторону стола, тоже встал.
"Сейчас, сейчас, сейчас я узнаю, зачем меня вызвали!" - сверлила мозг Данвица неотступная мысль.
И хотя ничто другое не интересовало его в эти минуты, он почти подсознательно отметил, что фельдмаршал действительно сильно переменился.
Фон Лееб и при первой их встрече выглядел далеко не молодо. Но в те дни, не такие уж далекие, фельдмаршал держался браво, со снисходительной надменностью, всем своим видом демонстрируя власть и превосходство над окружающими.
Сейчас он выглядел еще более постаревшим. Монокль на черном шелковом шнурке глубоко утонул в складках дряблой кожи. Да и сами глаза у фельдмаршала показались Данвицу какими-то потухшими. Даже погоны фон Лееба с двумя перекрещивающимися маршальскими жезлами вроде бы поблекли.
- Я вызвал вас, Данвиц, - с оттенком торжественности произнес он, чтобы передать приказ о срочной командировке в ставку.
"Фюрер получил и прочел мое письмо! - обрадовался Данвиц. - Он хочет видеть меня! Хочет выслушать мнение преданного ему солдата, ближе всех подошедшего к Петербургу!"
И, не имея сил сдержать охватившее его волнение, он сделал шаг вперед к остановившемуся в отдалении фельдмаршалу, совсем не по-военному воскликнул:
- Меня вызывает фюрер, да?!
- Телеграмма подписана Шмундтом, - уклончиво ответил фон Лееб.
То, что вызов подписал главный адъютант Гитлера, было воспринято Данвицем как доброе предзнаменование. Но в многозначительном этом факте не содержалось все-таки окончательного ответа на вопрос, который больше всего волновал Данвица: намерен ли встретиться с ним сам Гитлер? Поэтому он снова обратился к фон Леебу:
- Осмелюсь спросить, известно ли господину фельдмаршалу, зачем меня вызывают?
- Этого я не знаю, - слегка развел руками фон Лееб, - тем не менее рад, что один из моих офицеров побывает в ставке... И мне хотелось бы, добавил он после короткой паузы, - чтобы вы доложили там о лишениях, которые перенесли наши войска, и о том героизме, какой они проявили и проявляют изо дня в день. До сих пор мы огорчали фюрера неудачами. Но сегодня можем порадовать его... - Фон Лееб опять сделал паузу и, сияя улыбкой, сообщил: - Сегодня ночью взят Тихвин! Приказ фюрера выполнен.
Произнеся эти слова, фон Лееб, казалось, сразу помолодел. Он гордо вскинул голову. В глазах появился прежний блеск.
"Взят Тихвин! - мысленно повторил за ним Данвиц. - О, если бы это был Петербург!.."
Фон Лееб, очевидно, почувствовал, что его сообщение не произвело на Данвица должного впечатления, и, недовольно передернув плечами, продолжал:
- Разумеется, в ставке уже знают о взятии Тихвина, мы доложили об этом. Но вы будете первым офицером с нашего фронта, который сможет подтвердить это лично. - Фельдмаршал усмехнулся и добавил: - По старым военным традициям, первый гонец с поля брани, принесший весть о победе, удостаивается награды.
Данвиц промолчал. Он думал о своем. Было очевидно, что о его письме фюреру здесь никто ничего не знает и никаких дополнительных разъяснений относительно вызова в ставку он не получит. А все другое не столь уж важно. И напрасно фон Лееб делает вид, будто оказывает честь Данвицу, поручая ему лично известить ставку о взятии Тихвина. Для Данвица ясно, что фельдмаршал стремится лишь к тому, чтобы преподнести эту победу с максимальной выгодой для себя.
И тут он услышал голос молчавшего до сих пор генерала:
- Боюсь, что оберст-лейтенант не полностью отдает себе отчет в значении взятия Тихвина. Его полк ведет бои слишком далеко от того места.
- Мой полк стоит фактически в пределах Петербурга, господин генерал! не тая своей обиды, напомнил Данвиц.
- Не будем преувеличивать, - желчно усмехнулся генерал. - Ваш полк стоит в двух километрах от окраины Петербурга, точнее - от больницы Фореля. Так? - И, не ожидая ответа, задал новый вопрос: - Кстати, вам неизвестно, кто такой этот Форель?
Данвиц был застигнут врасплох. Все, что относилось к "той земле", к "тем людям", было для него загадкой, которую он никогда не старался разгадать. Больница Фореля представлялась ему всего лишь условным топографическим знаком на карте и грудами битого кирпича на местности.
- О Фореле мне ничего не известно, господин генерал, - несколько растерянно ответил Данвиц. - Смею полагать, что этот Форель был владельцем больницы.
Фельдмаршал и генерал насмешливо переглянулись.
- Оберст-лейтенант - смелый, боевой офицер, - великодушно заметил фон Лееб, обращаясь как бы одновременно и к Данвицу и к генералу. - Но он, к сожалению, плохо еще знает Россию. В этой стране давно нет владельцев, здесь ничто и никому не принадлежит.
- Если верить большевистской доктрине, господин фельдмаршал, в этой стране все принадлежит... так сказать, народу! - иронически уточнил генерал.
- Наш начальник штаба - знаток большевистских доктрин, - поощрительно улыбнулся фон Лееб, и Данвиц понял, что перед ним генерал-лейтенант Бреннеке.
Фамилию начальника штаба группы армий "Север" он, конечно, слышал не раз, однако встречаться с ним не приходилось. Поэтому, как только фон Лееб произнес слова "начальник штаба", Данвиц сделал полуоборот в сторону генерала и попытался щелкнуть каблуками, что было довольно затруднительно на толстом, ворсистом ковре.