Выбрать главу

30 Октября, Шоенфельд передал Рюти еще и дополнение к ранее переданной памятной записке, где ведение Финляндией военных действий рассматривалось «как военная помощь агрессии нацистов в мировом масштабе».[279] А на следующий день к этому документу прибавилась еще и телеграмма от Хэлла, в которой предлагалось поспешить с ответом на американские запросы. Естественно, все это в совокупности требовало соответствующей конкретной реакции с финской стороны.

Как и следовало ожидать, в Хельсинки не посчитали возможным принять такие решения, которые бы удовлетворили США. По наблюдениям Шоенфельда результат встречи с Рюти показал лишь бесплодность попыток убедить его согласиться с американским предложением об отводе финской армии с советской территории. В целом, посланник заключил, что «нет никаких признаков того, что Хельсинки были готовы принять американскую точку зрения».[280]

Естественно, подобный ход развития событий в переговорах с Финляндией несколько раздражал американское руководство. Поэтому 3 ноября Хэлл на специальной пресс-конференции обнародовал ход финско-американских переговоров и особо привлек внимание к тому, что президент Рюти и другие должностные лица Финляндии информировались уже 18 августа о готовности России «обсудить мирные условия, но эта инициатива проигнорирована».[281]

На публичное заявление Хэлла не последовало, однако, отклика в Хельсинки со стороны официальных кругов. Правда, Рюти провел встречу с американскими журналистами, в ходе которой изложил задачу, решавшуюся финскими войсками в ходе продвижения их к намеченному рубежу. Но где же он должен был проходить? На это Рюти ответил так: «О том, где пройдет граница, конечно же, является военной тайной».[282]

Тем не менее, об этой «тайне» Рюти обстоятельно вел речь с высокопоставленным представителем Третьего рейха К. Шнурре, прибывшим в Хельсинки в конце октябре 1941 г. С ним конкретно обсуждались контуры будущих границ Финляндии. Германский дипломат оказался удовлетворенным прошедшей встречей. По его оценке, «Рюти говорил в этом отношении очень определенно, из чего становились очевидными цели Финляндии в войне».[283]

Как же следовало понимать такое заключение? Оно касалось непосредственно Ленинграда. Именно в то время негласно продолжался в Финляндии, в близких к правительству кругах процесс обсуждения вопроса об установлении новых «стратегических границ» на востоке. Тогда, в частности, бывший министр иностранных дел и будущий премьер А. Хакцель предлагал после разгрома СССР «переселить из внутренней России тверских карел, также как и мордву, черемисов и других, принадлежащих к финским соплеменникам», к границам Финляндии, т. е. на невские берега. Надо было «разместить их вместо русских» в качестве «дружественных соседей». Об идее «переселения» стали информировать Берлин уже заблаговременно. Туда, в частности, из МИДа Финляндии были направлены сведения с «картой окрестностей Петербурга и территории Ингерманландии». Имелось в виду, с учетом изменения мест проживания финнов разрешить вопрос, связанный с перемещением населения. В свою очередь посланник Т. Кивимяки развивал также и идею насильственного изменения христианской веры у населения приграничных с Финляндией районов России. Он считал, что православие не до конца удовлетворяет задачам безопасности страны на востоке, тогда как «лютеранская вера формирует из народа политически надежных и укрепляющих общество людей».[284]

Захватнические планы относительно советской территории и продвижения финских войск в глубь ее вели все более Финляндию к опасной черте в отношениях с Англией и США. Председатель комиссии парламента по иностранным делам Войонмаа писал 10 ноября своему сыну (финскому дипломату в Швейцарии): «Дела отечества именно на данный момент находятся в весьма опасной стадии. Америка ведь заявила, что еще один даже маленький шаг со стороны финнов, угрожающий Мурманской железной дороге, заставит США выступить против Финляндии на стороне ее противника».[285]

В такой обстановке 11 ноября и появилась нота Финляндии, адресованная США в качестве официального ответа на многочисленные запросы Вашингтона относительно ее позиции в войне. Как отметил потом в воспоминаниях Рюти, «правительство Финляндии в своей ноте от 11 ноября 1941 г. основательно прояснило указанное дело».[286] Действительно, такая попытка была сделана. По сохранившимся черновикам этого документа в Архиве МИД Финляндии можно судить, как он мучительно вырабатывался. В нем пытались объяснить чуть ли не весь ход советско-финляндских отношений, начиная с окончания «зимней войны», чтобы доказать «агрессивные» намерения, неизменно вынашивавшиеся якобы руководством СССР в отношении Финляндии. Тем самым делалась попытка обосновать невозможность урегулировать мирным путем конфликты с Советским Союзом. В силу этого утверждалось, что «Финляндия стремится обезвредить и занять наступательные позиции противника, в том числе лежащие далее границ 1939 года». И затем делалось совершенно невероятное заявление: «Было бы настоятельно необходимо для Финляндии и в интересах действенности ее обороны предпринять такие меры уже в 1939 г. во время первой фазы войны, если бы только силы были для этого достаточны». Это содержание документа теперь финские историки стараются не замечать. Оно ведь разрушает всю концепцию о характере войны 1939–1940 гг.

В ноте показательным являлось, что отвергалась необходимость «проводить различие между возвращенными и захваченными районами». В ходе же обсуждения ее текста в комиссии парламента по иностранным делам с участием Рангеля и Виттинга никто не предложил согласиться с требованиями США об отводе финских войск с территории СССР.[287]

Из содержания ноты ясно вырисовывалась позиция финского руководства относительно Ленинграда, у стен которого по реке Неве должна была проходить линия «стратегической границы», призванной стать «гарантией постоянной безопасности» Финляндии.

Нота, направленная в США, сразу же приобрела широкую гласность, поскольку 12 ноября была опубликована финской печатью. Перевели ее на немецкий и французский языки и направили в представительства Финляндии в Германии, Италии, Японии, Венгрии, Румынии, Франции, Испании, Швеции, Швейцарии и Турции. Все это, естественно, сделало ее известной в полном объеме в международном масштабе.

Таким образом, 11 ноября финляндское правительство впервые совершенно определенно широковещательно заявило об имевшихся у него далеко идущих целях в войне. Проявленную им при этом решительность весьма восторженно встречали в Германии. 15 ноября Кивимяки поспешил сообщить в Хельсинки из Берлина, что в немецком Министерстве иностранных дел считают «ответ Финляндии исключительно хорошим и со своей стороны Германия им удовлетворена».[288] Иными словами американская настойчивость дала своеобразный результат — Финляндия четко подтвердила неизменность позиции в дальнейшем ведении войны, т. е. не изменять тактики, продемонстрированной в ходе наступления. Это, естественно, конкретно относилось и к занятой позиции жесткого блокирования Ленинграда с севера своими войсками.

вернуться

279

UM. 12 L. Ulkoasiainministeriön poliittisia tiedoituksia 7.11.1941, N44.

вернуться

280

Schwartz A. Op. cit, p. 69.

вернуться

281

Ibidem.

вернуться

282

Цит. по: Rusi A. Op. cit., s. 170.

вернуться

283

Akten zur deutschen auswärtigen Politik. Serie D. Band ХШ, 2, s. 588; Polvinen T. Suomi suurvaltojen polittikassa 1941–1944. Porvoo-Hels, 1964, s. 52.

вернуться

284

UM, 12 L. A. Pakaslahden sähke T. М. Kivimäelle 1.7.1940; KA, Risto Rytin kokoelma. Suomen lähetystö, Berliinissä, 28.10.1941: T. М. Kivimäki — R. Wittingelle.

вернуться

285

Войонмаа В. Указ. соч., с. 56.

вернуться

286

KA, Risto Rytin kokoelma. Rytin muistio, IV. Sotasyylisyysoikeudenkäynti, mappi 1. Kansio 28.

вернуться

287

Войонмаа В. Указ. соч., с. 59.

вернуться

288

UM. 12 L. Ulkoasiainministeriön poliittisia tiedoituksia 20.11.1941, N45.