- Тогда то, о чем вы просите, бессмысленно, - уверенно сказал Лев. - То, что я принимал за южный берег Каспия, вполне может оказаться восточным берегом Черного моря, и тогда Рица, конечно, будет отображена на карте. Но, не имея перед собой самой карты, мы никогда этого не узнаем.
- Есть замечательная английская поговорка - «Никогда не говорите «никогда», - улыбнулся Жером. - Итак, мы выяснили, что вы знаете довольно много, хотя сами и не отдаете себе в этом отчет.
- Много - о чем?
- О предметах. Карта, которую вы нашли, скорее всего, содержала в себе информацию о тайниках, где эти предметы были спрятаны. Во всяком случае, это вряд ли была карта Черных Башен - иначе пришлось бы допустить, что они скучились на сравнительно небольшом куске земной поверхности, а это не так Понятно, что информация эта необычайно важная и ценная поэтому карта и была зашифрована. И большая удача, что один из этих предметов все-таки был обнаружен полковником Диксоном и в конечном счете попал к вам в руки, пусть и ненадолго.
- Знаете, - сказал Гумилев, - у меня все время такое впечатление что вы со мной специально разговариваете загадками. Вроде бы что-то объясняете, а на поверку выходит, что загадок становится еще больше. Может быть, все-таки расскажете в чем тут дело, зачем нас собрали вместе и почему капитан Шибанов сказал, что я должен остановить воину?
Черные похожие на маслины, глаза Жерома весело заблестели - этот человек, похоже, умел улыбаться одними глазами.
- Конечно, Лев Николаевич. Пришла пора все объяснить.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
- Если мы задержимся здесь еще на несколько дней, то пожалеем, что отдали этому старому хрычу столько бульонных кубиков, - сказал Хаген.
Рольф хрюкнул. Он скоблил свою щеку опасной бритвой, глядя в тяжелое, вставленное в золоченую раму зеркало. Зеркало уцелело чудом - вся остальная мебель в особняке была зверски раскурочена. Все, что годилось на растопку, унесли, видимо, еще зимой.
Коммандос устроились на ночлег в двухэтажном доме, стоявшем в глубине небольшого сада. Дом выглядел совершенно заброшенным - при бомбежках ему досталось, крыша была проломлена, флигель превращен в руины. Окна были выбиты взрывной волной, но на втором этаже нашлась большая комната, или, скорее, зал, с чудом сохранившимися шторами.
Там и заночевали. У входной двери и на лестнице устроили растяжки которые звоном должны были предупредить о вторжении непрошенных гостей. Из окон хорошо просматривался весь сад, незамеченным к особняку подобраться было сложно.
Ночь прошла тихо. В городе таких нежилых домов наверняка была не одна сотня, и вряд ли НКВД проверял их все. Да и вообще вряд ли проверял.
Вечером Рольф наведался к Свешникову, но тот ничего еще не узнал - оказалось, что накануне у него умер сосед, и он весь День провел, занимаясь похоронами. Рольф вернулся в особняк крайне раздосадованный.
На следующее утро коммандос, не разжигая огня, позавтракали остатками сала и сваренными вкрутую яйцами. Сильно истощившиеся за последние два дня запасы и вдохновили Хагена на его шутку.
- Не переживай, Хаген, - сказал Рольф. - Мне показалось, с утра я слышал мяуканье.
- Надеюсь, так долго мы здесь не задержимся, - Бруно осторожно подошел к окну и выглянул в щель между шторами. - Хотя старик мог бы и поторопиться. Боюсь, Рольф, мы идем по ложному следу. Нам надо найти того «крота», о котором говорил шеф, Раухера.
- Как ты его здесь найдешь? - усмехнулся командир группы «Кугель». - Выйдешь на Невский проспект с шарманкой и запоешь «Ах, майн либер Августин»? Всех немцев интернировали из города давным-давно.
- Он жил здесь под русским именем, - возразил Бруно. - И если он его не сменил, то мы могли бы найти его через того же Свешникова.
Рольф задумался. Скорцени сообщил им кличку агента - Раухер* - и имя, под которым он жил в Ленинграде в тридцать шестом году - Николай Леонидович Морозов. Когда-то, восемь лет назад, связь с Раухером осуществлялась через ленинградскую филармонию. Связнику следовало прилепить к сиденью одного из кресел последнего ряда записку, в которой говорилось, где и во сколько влюбленный кавалер ждет свою даму сердца. Простейшая система условных знаков меняла места свидания так, чтобы контрразведчики не смогли бы ни о чем догадаться: если в записке говорилось, например, «у Исаакия в шесть», а в правом верхнем углу было нарисовано сердце, это означало - «у Таврического дворца в семь», а если в левом нижнем, то - «у входа в Летний сад в восемь», и так далее. Когда Скорцени рассказал им об этой системе связи, Рольф, который терпеть не мог классическую музыку, мимолетно пожалел «крота» - тому приходилось едва ли не ежедневно посещать филармонию. Но теперь слова Бруно подтолкнули его мысль в другом направлении.
- Даже если он и сменил имя, - усмехнулся Рольф, - я, кажется, знаю, как его найти.
Он аккуратно вытер голубоватое лезвие опасной бритвы и убрал ее в кожаный футляр. И футляр, и бритва были сделаны в Золингене, но коммандос хорошо знали, что многие советские солдаты предпочитали трофейные бритвы советским.
- Ничем не могу вас порадовать, молодой человек, - сокрушенно развел руками Свешников, когда «лейтенант Гусев» вновь явился навести справки о Льве Гумилеве. - Такого человека в картотеке справочной службы не значится. Есть, правда, некая Елена Гумилева, родившаяся 14 апреля 1919, может быть, родственница?
- Все возможно, - кивнул Рольф. - Вы записали ее адрес?
Свешников втянул сморщенную шею в плечи, отчего сразу стал похож на черепаху.
- Нет, не догадался… ай-яй-яй, старая моя голова… надо же было, конечно, записать…
- Ничего, - успокоил его Рольф. - Мы с товарищами задержимся в городе еще на пару дней, так что если вы сможете достать мне адрес этой Елены Гумилевой к завтрашнему вечеру, все будет в порядке.
- Конечно! - Свешников прижал к груди тонкие руки. - Разумеется, я запишу его завтра. Извините, ради Бога, что я сегодня так опростоволосился. Знаете, как говорят - и на старуху бывает проруха…
Этой русской пословицы Рольф не знал, и поэтому немного напрягся. Но Свешников явно не имел в виду ничего важного.
- Знаете что, Федор Степанович, - сказал он, когда Свешников перестал сокрушаться по поводу своей дурной головы, - если вы уж все равно завтра будете снова рыться в картотеке, не сочтите за труд, отыщите мне Морозова Николая Леонидовича, дату рождения не знаю, а лет ему сейчас должно быть около сорока. Хорошо?
Свешников посмотрел на него с легкой укоризной.
- Милостивый государь, вы, должно быть, полагаете, что это так легко - найти в трехмиллионном городе человека с именем Николай Морозов? Ладно еще Лев Гумилев, все-таки редкая и славная фамилия, да и имя не слишком распространенное, а Колей Морозовых в Ленинграде далеко не один человек! Как вы себе это представляете?
- А я дам вам подсказку, - улыбнулся Рольф. - Этот Коля Морозов до войны работал - а может, и сейчас работает - в ленинградской филармонии.
К следующему вечеру у них было два адреса - и только две плитки горького шоколада. Группу «Кугель» не готовили для длительного выживания в условиях блокадного города, она должна была, оправдывая свое название, пронзить его навылет, точно пуля.
- Начнем с Елены, - решил Рольф. - Литейный, 36. Это тут недалеко.
Когда они уже выходили из особняка, смутное предчувствие заставило Рольфа остановиться.
- Вот что, - сказал он, - пойдем порознь. Я впереди, метрах в ста, вы за мной.
- Почему? - спросил Хаген.
- Просто так.
Город окутывали светлые балтийские сумерки. Рольф шел по пустынной улице, на ходу придумывая легенду для Елены Гумилевой. В данных обстоятельствах требовалась универсальная легенда, обходящаяся без поддающихся проверке деталей. Можно, конечно, представиться сотрудником милиции - соответствующий документ у Рольфа имелся. Это избавило бы от лишних вопросов, но сделало бы сам визит психологически недостоверным: как может милиция не знать, где находится советский гражданин?