— И это будет поворотный момент войны! — голос фюрера окреп и загремел. — Русские, отброшенные за Волгу, уже не смогут сопротивляться. Когда Япония нанесет удар по восточным окраинам Сибири, остатки русской армии будут искать спасения в дикой тайге. Пусть — там мы не станем их преследовать. Наша цель будет достигнута — мы получим жизненное пространство для будущих поколений Рейха! Опираясь на кавказскую цитадель, мы захватим Турцию. Мы накажем трусливого иранского шаха и получим доступ к нефти Персидского залива. А после этого наступит черед Англии!
Он говорил что-то еще, но оберштурмбаннфюрер уже не вникал в смысл произносимых фюрером слов. Перед его мысленным взором предстала необычайная, очень подробная и будто живая карта — рельефные горы Кавказа, изрезанное бухтами побережье Турции, сосновые леса Персии. Блестели на солнце маленькие озера, похожие на начищенные серебряные монетки, сверкали белоснежные вершины, по ниточкам дорог сновали черные муравьи машин. По всей площади карты расползались зеленые стрелы — это шли непобедимые части вермахта. А над всем этим раскинул черные крылья вцепившийся мощными когтями в свастику Орел Третьего Рейха.
— Хайль Гитлер! — воскликнул, вскакивая, кто-то из штабных. Вслед за ним поднялся, выбрасывая руку вперед, Эвальд фон Клейст, только что получивший под свое начало целую группу армий.
— Хайль Гитлер! — звучало со всех сторон. Гегель с удивлением обнаружил, что морщины на лбу фельдмаршала Кейтеля разгладились, а глаза горели неподдельным энтузиазмом.
— Под руководством нашего фюрера мы возьмем Сталинград! — возвестил фельдмаршал. — Уверен, что Паулюс нас не подведет!
Йодль, с лица которого не сходило скептическое выражение, пожал плечами.
— Ну, если только наступление на Кавказ возглавит фон Клейст… возможно, это действительно неплохой план.
Даже педант Гальдер нерешительно снял с доски лист со своими расчетами и принялся сворачивать его в трубку. Он был похож на школьного учителя, которого неожиданно уличил в невежестве один из учеников.
«Как ему это удается?» — подумал Гегель. Он не первый раз присутствовал при спорах Гитлера с его генералами, и привык к тому, что споры эти всегда заканчивались одинаково — победой фюрера. Но понять, каким образом фюрер добивался этой победы, Гегель так и не смог.
Ни для кого не было секретом, что генералы в своей массе недолюбливали Гитлера. Прусская военная косточка, голубая кровь, наследники вековых традиций касты воинов и полководцев, они готовы были признавать авторитет фюрера как вождя нации, но не могли допустить, чтобы он вмешивался в сферу их профессиональных интересов. Даже самые лояльные из них считали Гитлера дилетантом в военном деле, который способен своим вмешательством испортить хорошо подготовленную операцию. А нелояльные в частных беседах с проверенными друзьями называли фюрера безродным австрийцем с сомнительным прошлым.
Отношение несколько изменилось после череды блестящих побед, одержанных вермахтом в Европе: тогда Гитлер пошел наперекор своим генералам, опасавшимся открытого столкновения с войсками союзников, и неожиданно оказался прав. Даже самые отчаянные критики фюрера были вынуждены признать, что он обладает исключительной интуицией, позволяющей ему принимать отчаянные, но неизменно выигрышные решения.
И все же этого было недостаточно, чтобы раз за разом одерживать верх в спорах с упрямыми пруссаками. Гегель никогда не считал себя докой в стратегии — в конце концов, это было не его дело — но даже он догадывался, что любой из генералов, принимавших участие в совещании, мог по пунктам разобрать нарисованную фюрером картину и не оставить от нее камня на камне. Мог бы — но никто даже не попытался. Кроме, пожалуй, бедняги Гальдера, которому Гитлер не дал даже рта раскрыть.
«В чем же здесь, черт возьми, дело?» — думал Гегель, разглядывая поднимавшихся с мест генералов. Кейтель нетерпеливо проталкивался к выходу — ему, очевидно, не терпелось закурить вожделенную гаванскую сигару. Йодль намеренно неторопливо собирал разложенные по столу бумаги. Гальдер продолжал сражаться со своими чертежами, фон Клейст дорисовывал что-то в блокноте. Ни у кого, по-видимому, не возникло желания пообщаться с фюрером наедине после совещания и в приватном порядке убедить его переменить свое решение.
«Ну и прекрасно, — сказал себе оберштурмбаннфюрер. — Мне лишние уши совсем не нужны, а ждать, пока очередной генерал будет изводить шефа просьбами о выделении ему дополнительных резервов, у меня нет времени».
Он взглянул на часы — на этот раз совещание длилось три часа и пять минут. Почти рекорд скорости: в прошлый раз не уложились и за четыре часа.
Эрвин Гегель закрыл блокнот, предварительно засунув в него карандаш — он уносил карандаши с каждого совещания у Гитлера. Поднялся и, обойдя стол, подошел к фюреру, который диктовал что-то фройляйн Юнге. Несколько минут фюрер не обращал на него внимания, и тогда глава службы безопасности «Вервольфа» позволил себе кашлянуть.
— Да, Гегель, — несколько раздраженно бросил Гитлер, оборвав диктовку. — Что у вас?
— Мой фюрер, — Гегель вытянулся во фрунт, прижав блокнот локтем. — Я подготовил доклад о безопасности ставки…
— Так передайте его моему адъютанту, — казалось, гнев фюрера, который он сдерживал во время совещания, сейчас прольется на ни в чем не повинного Гегеля. — У меня достаточно других забот!
— Прошу меня извинить, мой фюрер, — твердо сказал Эрвин. — Ситуация достаточно серьезная, и я просил бы уделить мне хотя бы пять минут для личного доклада.
— Не сейчас, — отрезал Гитлер. — Возможно, вечером. Или нет, завтра во время послеобеденной прогулки. Ваш доклад подождет до завтра?
Гегель поборол искушение ответить «нет» и кивнул головой.
— Да, мой фюрер.
— В таком случае, оставьте нас, — Гитлер повернулся к секретарше, мгновенно поменяв брюзгливое выражение лица на любезную улыбку. — Итак, на чем мы остановились?
Гегель отошел, мысленно кляня генералов, сопротивление которых привело фюрера в дурное расположение духа. Если бы они согласились с его планом сразу, Гитлер наверняка не отказался бы уделить ему пять минут своего времени. А информация, которую Гегель намеревался сообщить фюреру, была чрезвычайно важной.
Комната совещаний, между тем, почти опустела. В углу негромко переговаривались адъютанты, майор Энгль и капитан фон Путткаммер, но и они, судя по всему, собирались уходить. «Ледяная красавица» Эльза Герман и роковая брюнетка Грета Вольф замерли на почтительном расстоянии от фюрера, ожидая, пока он закончит диктовать.
«Черт с ним, — подумал Гегель расстроено. — В конце концов, сейчас я имею полное право выпить кружку пива!»
Пивной на территории ставки, разумеется, не было, но в помещении так называемого «нового отеля», где останавливались прибывавшие из Берлина гости, имелся небольшой бар. Кельнер Вилли, состоявший на содержании у гестапо, всегда был рад угостить главу службы безопасности ставки за счет заведения.
Настроение Гегеля несколько улучшилось. Он вышел на крыльцо и сразу же нырнул в удушливое облако табачного дыма. Заядлые курильщики Кейтель и Йодль дымили сигарами, не потрудившись отойти подальше от комнаты совещаний.
— Не понимаю, Альфред, — говорил Йодлю Кейтель. — Сейчас я готов выдвинуть десять контраргументов против этого плана. Но когда я слушаю фюрера, меня как будто наваждение какое-то охватывает. Он говорит так убедительно…
— Чертовски убедительно, Вильгельм, — согласился баварец. — У шефа есть какая-то способность завораживать. Кажется, греки называли это «харизмой»…
«И эти тоже ничего не понимают, — сказал себе оберштурмбаннфюрер. — Однако Кейтель нашел правильное слово — „наваждение“. И я сегодня тоже почувствовал нечто, весьма похожее на колдовство…»
Тут он вздрогнул, потому что в конце улицы послышался страшный рев, сопровождаемый чиханием выхлопной трубы. На площадь перед домиком, где проходили оперативные совещания, вылетел сверкающий хромированными деталями мотоцикл, описал красивую дугу и остановился у крыльца. Стоявшие поблизости офицеры шарахнулись в сторону, а Кейтель едва не выронил свою сигару.