Сейчас я была в школе. Один только пустой суп за 11 коп. Девятнадцатого в школу приходить учиться не надо. Нет дров.
Все, что ни стану делать, все валится из рук. Ночью под одеялом строишь столько разных планов, как провести день, но ничего не выходит, повторяю, все валится из рук. Это объясняется действием холода. Днем у нас светло только у окна, а у окна так холодно, что невозможно ничем заняться, руки мерзнут. Хочешь опять так думать, как ночью, ничего не думается. Холод действует ужасно, не только что скрюченными от мороза пальцами ничего в руках не держится, но и все мысли куда-то улетают. Зато ночью мысли в голове с такой лихорадочной поспешностью сменяют одна другую, что я полночи обыкновенно не сплю и ворочаюсь с боку на бок, и нет никакой возможности от них отвязаться. Хочешь не думать и не можешь. А вот сейчас, днем, в голове пусто и ни о чем не думается, хоть плачь. Ничего не хочется делать, лечь? — не хочется. Стоять так и глядеть в одну точку, больше ничего не остается.
Я никогда раньше не подразумевала, что холод может оказывать на человека такое убийственное действие. Вот сейчас я стою и пишу замерзшими пальцами, медленно вывожу букву за буквой, я могла бы сесть, но мне лень сделать лишнее движение. Ноги мои уже, наверно, месяц как не отмерзают. А на улице стоит лютая зима. Зимнее солнце освещает крыши домов.
Завтра траурная дата, годовщина со дня смерти Ленина. Все упорно верят слухам, что завтра будет прибавка хлеба. Я тоже хочу верить, но боюсь. Последнее время нам дают такой роскошный хлеб, и в мирное время не бывало такого. Такой хлеб нельзя назвать черным — одна пшеничная мука. Вкусный какой, прямо объедение. Розовая прожаренная корочка, легкий, не ломается, не крошится, легко режется ножом, но 200 грамм — это слишком мало, чтобы насытиться этим хлебом. Мы как бы угощаемся лакомым кусочком. Прямо обидно.