— Нет, товарищ капитан, не подведут. Новобранцев только половина. Остальные под Любанью воевали весной.
— Значит, характеристика местности им знакома? Это хорошо. Наступать будем по болоту. Сами понимаете, какие условия. Ночью идем в прорыв, товарищи командиры. Первый эшелон, восьмая армия, выдохлись. Мы усиливаем натиск. За нами пойдет Вторая ударная. Задача батальона… Впрочем, слово начальнику штаба…
Долгий час командиры слушали и зарисовывали на своих картах позиции, направления атак, сектора и прочую военную мудрость. Батальону и роте Смехова предстояло сменить выдохшиеся подразделения восьмой армии в траншеях у 'Чертова Моста'. Затем, внезапным ударом вдоль дороги и ЛЭП прорвать оборону немцев за Черной речкой и занять ее. После чего обеспечивать оборону флангов наступающего к Неве корпуса со стороны Апраксина Бора и Мги. Оборона должна быть активной. Контратаки при возможности. При возможности — взять Апраксин Бор и перерезать железную дорогу.
— Смехов, как у вас с вооружением? — внезапно спросил комбат.
— Все в норме, — пожал плечами старший лейтенант. — Обеспечены всем. Боеприпасы тоже есть.
— С автоматами как?
— Маловато. По два на взвод.
— В течение дня обеспечить роту Смехова автоматическим оружием. Патронов тоже не жалеть, — повернулся комбат к начштаба. Тот кивнул и черканул что-то в своем блокноте.
'О как!' — изумился про себя Кондрашов. — 'А в училище из 'ППШ' стреляли только два раза…'
Долго еще обсуждали разные детали. Кто, где, куда, как… Больше всего ушло времени на решение вопросов снабжения. Все-таки, война это не только стрельба. Война, в первую очередь, именно снабжение. Какой бы ни был героический порыв, а идти в бой с пустой обоймой…
— Не комильфо, товарищ старший лейтенант!
— А? — обернулся Смехов.
— Идти в бой без патронов — не комильфо, говорю! — сказал лейтенант Москвичев. Комроты и три его комвзвода вместе с политруком шагали уже обратно, когда Смехов начал думать вслух. Эта привычка осталась у него еще с завода — разговаривать с самим собой в грохоте станков и лязге железа.
— Москвичев!
— Я! — крикнул лейтенант в спину командиру.
— Вот ты, Москвичев, умный, да?
— Эээ… Надеюсь, а что?
— На учителя учился до войны?
— Да. На учителя русского языка, литературы и истории! Два курса закончил до войны!*
*(Действительно, до войны эти дисциплины изучали на одном факультете — историко-филологическом. Впрочем, многое зависело от конкретного ВУЗа).
— Ну и молодец, Москвичев. А родом откуда?
— Из Кирова, товарищ старший лейтенант! Между прочим, Сергей Миронович — мой земляк! Бывали у нас?
— Земляк — это хорошо, — задумчиво сказал Смехов, продолжая месить сапогами грязь. А потом замолчал.
Москвичев удивленно пожал плечами. Помолчал. Потом снова сказал:
— А вы, товарищ старший лейтенант, откудова?
— Не откудова, а откуда, — поправил его немногословный Павлов, смешно пыхтя на ходу. Хотя и холодно было, и дождь шел — Павлов то и дело утирал лоб пилоткой. Комплекция обязывает потеть в любую погоду.
— Ой, ты больно грамотный! — огрызнулся Москвичев.
— Я не очень грамотный, — спокойно выделил голосом слово 'очень' Павлов. — Просто у меня мама в книжном магазине работала. Читал много.
— А сейчас не работает уже? — поинтересовался Москвичев.
— В эвакуации сейчас. На фабрике работает, спокойно ответил Павлов.
— У меня тоже библиотека хорошая была, — вступил в разговор Рысенков. — Три тысячи томов. Сгорела… После войны снова собирать начну.
— Так вы, товарищ лейтенант, откуд… а? — споткнулся на последнем слове Москвичев.
— Я-то? — словно очнулся Смехов. — Издалека я.
И снова опустил голову, упрямо шагая по глиняной жиже.
— Не приставай к командиру, — Павлов ткнул кулаком в бок Москвичеву.
— Дык я тока поспрашивать для интересу!
А Кондрашов шагал позади всех, вглядываясь в каждую деталь, в каждое дерево, в каждое облако. Он старался запомнить все, чтобы потом, после войны, смочь рассказать об этом, смочь нарисовать. Каким-то еще неосознаваемым, бессознательным чувством он понимал — все, что происходит вокруг него сейчас — это очень важно. Это самое важное, что было в его жизни, а, может быть, и самое важное из того, что будет. Внезапно его осенило — а ведь в этом и есть тот самый смысл жизни. Да, вот в этом. В этом мрачном сентябрьском небе Приладожья, в этих воронках, наполненных коричневой жижей, в этих исхлестанных осколками деревьях. Вот в этих вот людях — невысоком, похожем на воробья старшем лейтенанте Смехове, в двух вечно спорящих друг с другом Павлове и Москвичеве, спокойном, мало улыбающемся старшем политруке Рысенкове. И в нем самом сейчас сосредоточена вся жизнь его, Кондрашова — это ради того, чтобы идти по изувеченному войной лесу — Алексей Кондрашов родился и рос, учился и влюблялся, смеялся и плакал.