— Это-то понятно… Я балакаю, эти обид не прощают, мотри… Исподтишка пырнет ножичком…
— Мотри, мотри… — передразнил ефрейтора Пономарев. — Сам за своим отделением 'мотри'. И запомни — такие гниды силы боятся.
И зашагал по траншее, сопровождаемый дальним стуком пулеметных очередей и глухими взрывами.
Кондрашов вернулся почти под утро, когда его взвод уже мирно дрых в землянках. Боевое охранение сторожило сон метрах в тридцати от передней линии окопов. Как ни жалко было будить сержанта и командиров отделений — но пришлось. Где-то там в штабах решили, что пополнение не должно отсиживаться в окопах. Надо расширить горловину прорыва. Рота Смехова должна была выбить немцев из четвертого эстонского поселка и выйти на железную дорогу в районе Апраксина. Взвод Кондрашова идет с левого фланга — между старой дорогой и речкой Черной. Соседи слева идут на высоты за речкой. Справа — атакуют по полю. Прорвавшись к железной дороге — закрепиться и ждать подкрепления.
— Все понятно, товарищи командиры? — устало сказал лейтенант, то и дело протирая красные глаза.
— Чего тут не понятнее, — пожал плечами Пономарев. — Идем и убиваем немцев.
— Атака назначена на шесть утра. Немцы тут нас не ждут. Основные их силы на острие нашего прорыва. Если мы… — Кондрашов замялся и поправился. — Когда мы железку оседлаем, они не смогут перебрасывать резервы по ней. Задача нашего взвода — во время артподготовки вдоль речки подобраться к позициям немцев и ударить в штыки. Все понятно?
— Да ежу понятно, товарищ лейтенант. Поспите пока, часика полтора, — снова сказал сержант Пономарев. — Мы тут сами пока справимся. И блиндажик ваш готов.
Кондрашов согласился. И почапал в свою земляночку, где, рухнув на нары, уснул не раздеваясь. Ему ничего не снилось. Устал очень за этот дикий день. Проснулся он, как показалось, через минуту. Его потряс за плечо Пономарев:
— Ну, слава Богу, — улыбнулся сержант. — Я уж вас минут пять бужу, а вы не просыпаетесь! Думаю, как же без лейтенанта Ленинград освобождать! А тут вы и просыпаетесь!
Кондрашов спустил ноги на пол, поискал сапоги на полу. Не нашел. Обнаружил их на ногах.
— Час который? — хрипло сказал он.
— Половина шестого, товарищ лейтенант.
— Иди во взвод…
Пономарев кивнул и вышел.
Вслед за ним вышел и лейтенант под серое утреннее небо, поднял лицо под мерно падающий дождь. Потом вернулся в землянку, развязал вещмешок, достал баночку зубного порошка и щетку. Снова вышел. Смочил щетку водой, стекающей с крыши блиндажика, макнул ее в порошок и стал чистить зубы, время от времени сплевывая под ноги.
Потом поймал удивленный взгляд какого-то бойца. Сплюнул еще раз и вспомнил, как того зовут:
— Рядовой Сергеенок!
— Я, товарищ командир взвода!
— Зубы чистил? — сплюнул Кондрашов еще раз.
— Так война же… — растерянно сказал Сергеенок.
— Сергеенок… Мы к вечеру в Берлине будем, а у тебя зубы не чищены! Позор!
— Я… Сейчас я, почищу…
Сергеенок засуетился, доставая свои мыльно-рыльные принадлежности.
А лейтенант набрал воды в ладони и с наслаждением умылся, подумав: 'Эх… В душ бы сейчас не мешало…'
Потом он пошел по траншее, проверяя взвод. Бойцы пристроились в своих ячейках, прячась от дождя под плащ-палатками. Кто-то курил. Кто-то, накрывшись, спешно черкал карандашом по бумаге. Кто-то торопливо ел тушенку. Кто-то беспрерывно травил байки. Кто-то что-то бормотал под нос. Кто-то вертел в пальцах патрон. Кто-то все время поправлял зеленую каску, сползающую на лоб.
Но у всех у них были одинаковые глаза. По этим глазам было видно, что бойцы где-то не здесь. Они словно не замечали лейтенанта Кондрашова, одновременно кивая ему. Таких глаз Кондрашов не видел еще ни разу. Здесь и не здесь. Сейчас и вчера. Вдруг, Кондрашову подумалось, что нельзя вспоминать вчера, что надо быть завтра, и тогда ты…
Додумать эту мысль он не успел. Потому что взлетели, зашипев, три красные ракеты.
И ад начался…
Где-то в далеком тылу громыхнули гаубицы и первые снаряды начавшегося дня взорвали землю на немецких позициях. Грохот был такой, что дождь стал сильнее. Или это только показалось?
Взвод Кондрашова, оскальзываясь, падая и утопая в жидкой грязи, рванул в атаку. Рванул — громко сказано. Люди больше падали, чем бежали.
И лейтенант Кондрашов, и сержант Пономарев кричали:
— Вперед, вперед, вперед! — пытаясь подстегнуть бойцов, но проклятая грязь Приладожья, жадно чавкая, буквально засасывала сапоги. Каждый шаг давался все с большим и большим трудом. И кругом воронки — свежие и уже подзатянувшиеся. Кругом тела — русские и немецкие вповалку. Кругом груды железа — изогнутого и изорванного чудовищем по имени 'Война'.