Пока же, учась в последнем классе школы, Дашка выдержала настоящее нашествие влюбленных мальчишек. С ней пытались познакомиться на улице не только малолетки, ее подстерегали возле фитнес-клуба и парикмахерской и взрослые парни. Поэтому отец купил еще одну машину, нанял шофера, он же охранник, чтобы тот возил Дашку всюду и не оставлял ее без присмотра.
Но в школе все внешне осталось по-прежнему — к Дашке был свободный доступ. Скажу без преувеличения, из пяти выпускных классов три четверти ребят были в тот год влюблены в Дашку. Я ее искренне жалела — как уже говорилось, по характеру Дашка вовсе не стерва, так что ей было трудно резко и недвусмысленно посылать их всех подальше. Влюбленные ведь не понимают намеков и вежливых отговорок, норовят выяснить отношения до конца, расставить все точки над «i».
Девчонки все от Дашки шарахались как от чумы — в ее присутствии ни у кого не было шансов. Я же просто так не могла отмахнуться от почти десятилетней близкой дружбы, хотя Светка Росомахина, староста нашего класса, и назвала меня как-то в сердцах мазохисткой.
Не подумайте, что я записная уродина, вовсе нет, фигурой мы с Дашкой похожи, и лицо у меня вполне привлекательное, но на фоне Дашкиной вызывающе яркой внешности мои серые глаза и пепельные волосы кажутся блеклыми и незаметными.
Влюбленные в Дашку мальчики доставали и меня тоже. Мы часто бывали вместе, и если Гусарова и соглашалась куда-нибудь пойти с очередным поклонником, чтобы не сразу обижать его отказом, то ставила непременное условие, что будем мы вчетвером: поклонник, она, я и друг поклонника. Но чаще всего оказывалось, что этот самый друг тоже был влюблен в Дашку, а если нет, то, пообщавшись с ней целый вечер, он тут же проникался неземной страстью к этой красавице и на меня и своего приятеля смотрел волком. Я же пыталась примирить этих двоих, вести светскую беседу и следить, чтобы Дашка и ее ухажер не остались ни на минуту наедине, потому что тогда он обязательно начнет признаваться в любви и вечер будет окончательно испорчен.
От любви до ненависти, как известно, один шаг, и отвергнутые Дашкой поклонники воспринимали ее отказ по-разному. Некоторые безропотно страдали, и с такими было легче всего. Некоторые продолжали ее преследовать, забрасывали письмами и не давали покоя телефонными звонками. Тут приходила на помощь Дашкина мама Виктория Федоровна, она отлично научилась отфутболивать их по телефону. Караулящих у подъезда неудачливых влюбленных отшивал охранник. Некоторым же приходила в голову коварная, как они думали, мысль — назло Дашке начать ухаживать за ее близкой подругой, то есть за мной. Они думали, что таким образом вызовут у Дашки ревность. У нее они вызывали только досаду, зато я таких просто ненавидела.
Однако пару раз я всерьез пожалела безнадежно влюбленных. Среди них был Димка Колокольчиков, который тоже втюрился в Дашку, и в память нашей с ним несостоявшейся дружбы я стала искренне его утешать. Я проводила с ним долгие душеспасительные беседы, Димка облегчал душу, рассказывал мне о своем детстве, как будто я какой-нибудь записной психоаналитик, только кушетки не хватает…
Не знаю, что помогло, но от Дашки он отвязался, однако наша с ним близость закончилась в тот самый момент, когда Димка пригласил меня на свидание. Нет уж, твердо сказала я себе, Дашкиных объедков мне не нужно.
Так пролетел год, по прошествии которого Дашкин отец купил шикарную семикомнатную квартиру в элитном доме, и они переехали туда всей семьей, включая деда Илью Андреевича, от разлуки с которым я страдала едва ли не больше, чем от разлуки с Дашкой. С дедом мы дружили все время учебы в школе. Он по-прежнему давал мне книги из своей библиотеки, мы часто беседовали с ним, распивая прекрасно заваренный чай, пока подружка с матерью мотались по магазинам и бутикам.
Дашка поступила на факультет международных отношений, а я — в обычный технический вуз, потому что мои родители-инженеры еле сводили концы с концами и не могли платить репетиторам. Мы стали видеться реже, но все же скучали друг по дружке, тем более что Дашка никак не могла прижиться в новой компании своих сокурсников, они ей не нравились.
В нашей семье тоже произошли изменения. Как только мне исполнилось восемнадцать, папочка заявил, что отныне он снимает с себя ответственность за мое воспитание и уходит из дому навсегда. Ушел он снова к лаборантке, но к другой, потому что та, первая, давно уже вышла замуж, уволилась и уехала из Санкт-Петербурга не то в Саратов, не то в Нижний Новгород.