Поэтому я остаюсь трактирщиком, а не выбился в короли, что не предсказываю будущее.
Не верил, что вы существуете, не поддерживал свою веру, за что и поплатился.
Я трактирщик, любого могу накормить до вспучивания живота, любого, но не вас - Claus поднял мокрое от слез лицо к потолку.
Заметил паутину около лампы. - Спасибо, Господи, за то, что ты есть!
"Пожалуйста", - блондинка не сомневалась, что благодарность относится к ней, а не к Господу.
- Как я вас понимаю, - трактирщик подтолкнул блондинку к подвалу. - Пересидите в безопасном месте, пока нищеброды будут обыскивать трактир.
А они обязательно, все перевернут, чтобы вас найти. - Claus спустился вслед за блондинкой: - Здесь уютно, я часто сплю в подвале, безопасно и звуки посторонние не проникают.
Что ж, рад знакомству с вами и с вашей наготой, - Claus заламывал пальцы.
Он очень хотел поцеловать блондинку, не сомневался, что она холодно примет его поцелуй, но не решался.
"Поцеловать ее, это поцеловать свою мечту детства.
Вдруг, я ее поцелую, и мечта исчезнет.
Все исчезнет, и я останусь в пустоте!"
- Без языка вы не можете говорить, это хорошо, - Claus ступил на первую ступеньку лестницы, чтобы подняться в кухню. - С языком вы закричать можете, выдадите себя, что прячетесь в подвале.
А без языка, если и замычите, то все подумают, что я корову держу под полом.
Не говорите, но писать можете.
Напишите, как вас зовут, пишите все, что помните.
"Я ничего не помню. А зачем надо помнить? - блондинка написала, и в ее очах отражалась вся мудрость блондинок. - Я здесь".
- Надеюсь, что у нас все сложится прекрасно.
Очень вам признателен за визит! - Claus увидел себя со стороны: красное от волнения круглое потное лицо.
Он шаркает ножкой, кланяется, но эти поклоны и подобострастие не театральные, не искусственные, не те, которые он показывал беднякам, а идут от сердца, душевные, искренние.
"Из тебя получится хороший муж", - взгляд блондинки потерял равнодушие, она оценивала трактирщика, уже как девушка.
- Ты ничего не помнишь, но знаешь слово "муж" и его значение, - Claus поймал себя на мысли, что ревнует блондинку, ревнует к ее прошлому, в котором она, возможно, была замужем.
Блондинка снова превратилась в ледяную фею.
Не удостоила трактирщика ответом.
Claus на прощание пожал ей руку, кожа холодная и гладкая, как и положено коже неприступной блондинки.
Затем трактирщик решил дружески похлопать блондинку по плечу.
Но с ужасом понял, что хлопает девушку не по плечу, а по левой груди.
Грудь оказалась еще холоднее, чем рука.
Блондинка никак не отреагировала на похлопывания по груди.
Если она не замечает человека, то, как заметит его действия?
Кровь ударила в мозг трактирщика, впервые он испытал приступ паники, превратился в первобытную обезьяну с несформировавшимися чувствами.
Но сверху, со стороны двери послышались отрезвляющие звуки.
- Claus! Дай мне наш просроченный кофе!
Не оставляй меня живым! - Andre истошно вопил.
Затем затрещала дверь.
- Бродяги, когда стремятся к обнаженной красавице, представляют собой силу намного большую, чем армия профессиональных солдат! - Claus воздушным шаром вылетел из подвала.
Ему есть, за что теперь бороться.
Прикрыл вход в подполье крышкой, набросал в щели мусор, чтобы создалось впечатление, что давно никто не убирал, а сверху поставил стол.
На стол набросал жареное мясо, поставил три котла с кашей, добавил гору хлеба и ведро рома.
Затем открыл дверь
- Где она? - нищеброд выдавил слова и выдавил гной из раны.
- Вот она, но сначала заплатите. - Claus показал на несвежую вареную курицу на блюде.
Он потрепал нищего по щеке, ощутил, как щека проваливается в рот.
- Claus, что они со мной сделали, что сделали! - в кухню вполз развороченный Andre.
Правый глаз у него заплыл, передние зубы выбиты, но выглядел Andre неплохо.
Кухня заполнилась алчными оборванцами.
- Где голая девка? Ты нас, дураков, за кого считаешь? - нищий почесал язву на носу.
- Девка? Какая девка? - трактирщик встал на колени, открыл поддувало в печке. - Может быть, в печке ваша девка?
Ром хорош, если после него вам голые девки кажутся.
Выпейте еще, но, если заплатите! - Claus простер руки над столом.
Вид рома и еды сбил оборванцев со следа.
Пища забивала духовное.