Не от забрызганных пламенем холмов, а наоборот – к ним.
Не от жгучего удушливого дыма, но прямиком к нему.
И все же Норме Джин следовало бы догадаться, все признаки были налицо: Глэдис говорила очень спокойно и рассудительно, так что ее приятно было слушать.
Когда Глэдис была, что называется, «в себе», она говорила ровным невыразительным голосом, из которого, казалось, были выжаты все эмоции, как выжимают с силой последние капли воды из мягкой мочалки. В такие моменты она избегала смотреть вам в глаза; она обладала способностью видеть вас насквозь – так мог бы смотреть сквозь вас арифмометр, будь у него глаза. Когда же Глэдис была «не в себе» или только начинала проваливаться в это состояние, она изъяснялась быстро, обрывками слов, не поспевая за своим кипящим разумом. Или же говорила особенно спокойно, логично, как одна из учительниц Нормы Джин, объясняющая общеизвестные вещи.
– Мы заключили пакт с дьяволом. Даже те из нас, кто не верит в дьявола.
И Глэдис, резко повернув голову к Норме Джин, спросила, слушает ли та ее.
– Д-да, мама.
С дьяволом? Пакт? Как это?
У обочины дороги валялся какой-то бледный блестящий предмет, нет, не человеческое тело, возможно, кукла, брошенная кукла. Но первой панической мыслью было, что это именно ребенок, забытый впопыхах, когда начался пожар, нет, конечно, никакая это не кукла!.. Глэдис, похоже, не заметила этого предмета, машина промчалась мимо, но Норму Джин вдруг пронзил ужас – она оставила свою куклу дома, на постели! В этой панике и спешке, когда возбужденная мать разбудила ее и затолкала в машину, среди воя сирен, сполохов огня, запаха дыма, она забыла свою куклу-златовласку, и теперь она сгорит!.. Правда, в последнее время кукла была уже не та – золотые волосы потускнели, розовая резиновая кожа уже не была столь безупречна, кружевной чепчик давно потерялся, а халатик в цветочек и белые пинетки на дряблых ножках были безнадежно испачканы. Но Норма Джин все равно очень любила свою куклу, свою единственную куклу, так и оставшуюся безымянной, подаренную ей в день рождения, которую она называла не иначе как «Кукла». Но чаще, в приливе нежности, – просто «Ты». Так обращается человек к своему отражению в зеркале, ведь когда он видит себя, имена не нужны. И Норма Джин вскрикнула:
– Ой, м-мама, а что, если наш дом сгорит? Я там забыла куклу!
Глэдис презрительно фыркнула:
– Кукла! И очень хорошо, если сгорит! Для тебя же лучше. Какая-то нездоровая привязанность.
Глэдис надо было следить за дорогой. Тускло-зеленый «форд» 1929 года выпуска, прошедший уже через несколько рук, она купила за 75 долларов у какого-то приятеля своего знакомого. Тот «сочувствовал» Глэдис как разведенной матери-одиночке. Машина была не слишком надежная, тормоза у нее барахлили, за руль приходилось держаться крепко, обеими руками, причем в самой верхней его части, и еще сильно наклоняться вперед, к лобовому стеклу, чтобы заглянуть за капот и разглядеть дорогу, поскольку все стекло покрывала паутинка мелких трещин. Глэдис сохраняла спокойствие, была даже как-то чересчур спокойна, она успела выпить полстакана крепкого напитка, успокаивающего, вселяющего уверенность, – нет, не джина, не виски и не водки. Но поездка в гору по Сансет-стрип была сегодня ночью настоящим испытанием, ибо мимо пролетали пожарные машины с оглушительными сиренами и слепящими фарами, а на Колдуотер-Каньон-драйв, на этой узкой дороге, полно было других машин, едущих навстречу. Они тоже слепили ее фарами, и Глэдис чертыхалась и сетовала на то, что не надела темные очки. А Норма Джин, прикрывая глаза ладонью, поглядывала сквозь пальцы на бледные встревоженные лица за ветровыми стеклами других автомобилей. Зачем мы едем наверх, в горы, зачем нам туда в эту ночь, когда бушует пожар?
Но девочка не стала задавать этих вопросов, хотя, возможно, и вспомнила, как ныне покойная бабушка Делла предупреждала ее, Норму Джин, чтобы та следила за «перепадами в настроении» Глэдис. И заставила Норму Джин пообещать, что, если дело «примет опасный оборот», та должна немедленно позвонить ей.