Элси поцеловала Норму Джин, пожелала ей спокойной ночи. И еще шепнула:
– Все, что я сегодня тебе говорила, Норма Джин, это для твоей же пользы, милая. Тебе обязательно надо замуж, потому что у нас тебе оставаться нельзя. И видит Бог, возвращаться туда… в то место, ты тоже совсем не хочешь.
Сегодня Норма Джин восприняла эти слова гораздо спокойнее, чем несколько дней назад:
– Знаю, тетя Элси.
– Ведь рано или поздно придется стать взрослой. Никому этого не избежать.
Норма Джин печально, скрипуче усмехнулась:
– Похоже, выкликнули мой номер, тетя Элси. Выкликнули.
Подручный бальзамировщика
– Я люблю тебя! Теперь я совершенно счастлива!
Он настал, этот день, 19 июня 1942 года (не прошло и трех недель, как Норме Джин исполнилось шестнадцать лет), день, когда она обменялась священной супружеской клятвой с парнем, в которого влюбилась с первого взгляда. И он тоже влюбился в нее с первого взгляда, и они глазели друг на друга в восторженном изумлении – Привет! Я Баки. А я – Н-Норма Джин, – а на почтительном расстоянии от них стояли Бесс Глейзер и Элси Пириг, улыбались и чуть не плакали от умиления, предвосхищая этот самый час. В тот день на свадьбе, что проходила в Первой Церкви Христа, в Мишен-Хиллз, штат Калифорния, каждая женщина рыдала от умиления при виде такой красавицы-невесты. На вид ей было не больше четырнадцати, а жених, ростом шесть футов три дюйма, возвышался над ней, будто каланча. На вид не больше восемнадцати, но заметный, фунтов двести без десятка, нескладный, но весьма любезный, красавчик, похож на подросшего Джеки Кугана, и черные колючие волосы стрижены коротко, отчего всем видны оттопыренные розовые уши. Он был чемпионом школы по борьбе, играл в футбольной команде, и сразу было видно, что способен защитить эту маленькую славную девушку, к тому же сироту. Взаимная любовь, причем с первого взгляда. И месяца не были помолвлены. Такие уж были времена, война. Все торопились успеть.
Вы только посмотрите на их лица!
Невеста бледная и сияет, словно жемчужина, если не считать капельки румян на щеках. В глазах как будто танцуют язычки пламени. Каштановые волосы, словно солнечный свет, обрамляют идеальное кукольное личико и частью заплетены в тонкие косички, а частью свисают длинными локонами. Эту прическу сделала невесте мать жениха и еще вплела ландыши ей в волосы. А сверху белая фата из тончайшего газа, невесомая, точно дыхание. По всей церквушке разлит чудесный сладко-горьковатый аромат ландышей, томный аромат самой невинности – этот запах я буду помнить всю свою жизнь, для меня это запах счастья и сбывшихся желаний. И еще ужас, что сердце мое вот-вот остановится и меня приберет Господь.
А свадебное платье, оно такое красивое. Ярды блестящего белого атласа, тесный лиф, рукава длинные, узкие, заканчиваются сборчатыми манжетами. Ярды и ярды ослепительно-белого атласа, белые пышные складки и бантики, и кружева, и крошечные веночки, и крохотные белые пуговки в виде жемчужин, и шлейф длиной футов в пять, и сроду не догадаться, что платье это уже надевали, что принадлежало оно сестре Баки Лорейн. Конечно, его переделывали, подгоняли по фигуре Нормы Джин, отдавали в химчистку, и выглядело оно безупречно. На ногах у невесты были белые атласные сандалии на высоком каблуке, тоже безупречные, хоть и купленные всего за пять долларов в ван-найсском магазине «Гудвилл».
На женихе серовато-белый смокинг, плотно облегающий его широкие плечи; и сразу становится видно, что это сильный, крепкий парень, не какой-нибудь там слабак; он окончил мишен-хиллзскую школу в 1939 году, хоть и с трудом, потому что пропустил много занятий, терпеть не мог учебники, классы, классные доски, а еще ненавидел сидеть, сидеть, сидеть за тесной для него партой и слушать, как учителя, старые девы обоих полов, все зудят и зудят – с таким видом, словно знают какой-то важный секрет. Которого на самом деле не знают, это уж точно.
По окончании школы Баки Глейзеру предлагали спортивные стипендии, звали учиться в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, в Тихоокеанский университет, в университет штата Калифорния в Сан-Диего, куда только не звали, но от всех предложений он отказался. Предпочел зарабатывать на жизнь и сохранять независимость. Устроился подручным бальзамировщика в самое старое и престижное похоронное бюро Мишен-Хиллз. И Глейзеры по всему городу хвастались, что их сынок скоро станет настоящим бальзамировщиком, а от бальзамировщика всего один шаг до врача, который делает вскрытия, до патологоанатома. Кроме того, Баки подрабатывал на авиационном заводе «Локхид», в ночную смену, стоял на конвейере, с которого сходили потрясающие бомбардировщики типа Б-17, способные разбомбить к чертовой матери всех врагов Америки.