Бьянке никогда не нравилось позировать у Стефано, а теперь, обнаженной, — тем более. Художник попросил ее прилечь на кушетку, задрапированную красным бархатом, и сделанные им предварительные наброски оказались очень хороши. Стефано хотел создать большое полотно, он решил изобразить еще и лебедя и назвать картину «Леда и лебедь» — эту греческую красавицу посещал Зевс, превращавшийся в красивейшую из птиц.
Верный своему слову, Стефано сделал через час перерыв и, бросив Бьянке халат из голубого шелка, принес ей чашку чая. Бьянка же снова попыталась вовлечь художника в разговор на интересующую ее тему.
— Кого ты предпочитаешь рисовать, Стефано: блондинок или брюнеток? — спросила она.
— Блондинок, разумеется! — Стефано громко рассмеялся. — Обожаю блондинок с великолепными золотистыми волосами. Да и публике такие женщины представляются богинями. Понимаешь, вы делаете за меня большую часть работы, и я вам очень благодарен за это.
— Ну раз ты так страстно любишь блондинок, то непременно должен знать женщину, которую я ищу. Она должна быть на несколько лет старше меня, возможно, замужем. Ну пожалуйста, вспомни, не рисовал ли ты женщину, очень похожую на меня?
Стефано поджал губы.
— А почему ты так уверена, что эта женщина все еще в Венеции? Возможно, она и жила здесь когда-то, но могла уже уехать или даже умереть, хотя если она так же прекрасна, как ты, то надеюсь, этого не случилось.
— А ты ведешь учет своих заказов? Я могла бы просто просмотреть записи и не докучать тебе расспросами.
— Мои счета в ужасном беспорядке! — с огорчением воскликнул Стефано. — Я никогда не вел аккуратных записей. Может, с твоей помощью мне удастся привести их в порядок. Так, а теперь давай продолжим, если ты допила чай. Мне нужно уйти в полдень, так что не волнуйся, я не заставлю тебя позировать целый день.
После ухода Стефано Бьянке совершенно нечем было заняться. Поэтому, быстро одевшись, она принялась писать записку матери. Не желая признаваться в том, что живет у художника, Бьянка лишь сообщила, что у нее все хорошо и что она скоро даст о себе знать. Денег на гондольера у нее не было, так что записку она могла доставить только сама, отправившись к дворцу Антонелли пешком. Она уже надела накидку, но тут раздался громкий стук в дверь. Подумав, что это важный для Стефано заказчик, Бьянка решила открыть.
— О Господи, что ты тут делаешь?! — воскликнул стоявший у порога Эван.
— Добрый день, — улыбнулась Бьянка. — Стефано сейчас нет, но я уверена, что он не будет против, если ты войдешь.
— А синьора… Томмази дома? — спросил Эван.
— Насколько я знаю, здесь нет никакой синьоры Томмази. Если хочешь поговорить, присаживайся. У окна два стула, которые пока еще не в краске.
— Бьянка, твоя мать очень беспокоится. Почему ты не сообщила ей о себе? — Эван окинул взглядом мастерскую художника; он по-прежнему не понимал, что здесь делает его жена.
— Ты виделся с моей матерью? — с невозмутимым видом спросила Бьянка.
— Да, — кивнул Эван. — Она прекрасна, очаровательна и очень тревожится за тебя, как и я. Но что же ты здесь делаешь? Неужели решила заказать еще один портрет?
Бьянка вспыхнула:
— Отец запретил маме повесить уже готовый портрет, так что еще один им не нужен.
— Ну, если твоему отцу портрет не нужен, то он нужен мне, — заявил Эван. — Но речь не об этом… Надеюсь, ты не рассказала своему другу Стефано о моих планах?
— Нет, конечно. Я вообще о тебе ничего не говорила, — ответила Бьянка. — Так тебе нужен Стефано или же ты искал меня?
— Я надеялся, что Томмази поможет тебя найти. И очень удивился, увидев тебя здесь. Я, кажется, нашел нашу богиню, Бьянка. Ее зовут Аллегра Нетти. Она вряд ли говорит по-английски, так что не могла бы ты навестить ее вместе со мной?
— Ты думаешь, это разумно?
— Возможно, нет. Но я полагаю, что встретиться с ней нужно обязательно. Я хочу убедиться, что это действительно та самая блондинка… У меня здесь гондола. Аллегра живет неподалеку от палаццо Антонелли, так что мы сможем передать записку твоей матери, если захочешь.
— Да, конечно. Я написала ей.
По пути они оставили записку для Кэтрин и повернули к дворцу Аллегры. Когда Эван попросил Бьянку назваться девичьей фамилией, она поняла, почему он взял ее с собой. Немногие в Венеции осмелились бы не принять дочь Франческо Антонелли — во всяком случае, Аллегра была не из их числа.
Белокурая красавица в розовом шелковом платье грациозно спускалась по лестнице навстречу гостям, и казалось, она плывет по воздуху. Бьянка взглянула на Эвана, но его лицо было непроницаемым. Он пристально разглядывал молодую женщину, но это ее, похоже, нисколько не смущало — было очевидно, что Аллегра Нетти привыкла к вниманию мужчин. Хозяйка провела Бьянку с Эваном в гостиную, и им подали печенье.
Призывно улыбаясь гостю, Аллегра поинтересовалась его впечатлениями от Венеции. Эван же убедился, что Кэтрин верно описала эту женщину. Ее волосы были мягкими и золотистыми, как у Бьянки, а изумрудная зелень глаз завораживала. Но красота Аллегры казалась искусственной, как и ее тошнотворно-сладостный голосок, — Эван сразу же почувствовал неприязнь к ней. Вскоре ему наскучил разговор с хозяйкой, и он повернулся к Бьянке:
— Спроси ее как бы между прочим, не встречалась ли она с Чарльзом Греем? Я просто хочу увидеть ее реакцию.
Едва Бьянка произнесла имя Чарльза, как маска спала с лица красавицы и Эван увидел страдающую, убитую горем женщину. Ошеломленный этим превращением, он в растерянности пробормотал:
— Она определенно помнит его, так что попробуй выяснить, каковы были их отношения.
Бьянка удивилась жестокости Эвана — ведь было совершенно ясно: разговор о Чарльзе причиняет Аллегре нестерпимую боль. Легонько коснувшись колена Аллегры, словно успокаивая ее, Бьянка сказала:
— Мы похожи, словно сестры, не правда ли? Я искренне сочувствую вашему горю. Я читала дневник Чарльза, и каждая строчка в нем свидетельствует о любви к вам. Мы просто хотим знать, что произошло…
Заливаясь слезами, Аллегра с усилием проговорила:
— Я боготворила его, но у нас было так мало времени… Мы уже все решили и должны были покинуть Венецию, но вдруг… — Не в силах продолжать, она закрыла лицо ладонями.
Бьянка перевела Эвану слова Аллегры, потом спросила:
— А кто мог ненавидеть Чарльза до такой степени, чтобы желать его смерти? Возможно, ваш муж или возлюбленный? Кто?..
Аллегра энергично покачала головой:
— Это был грабитель. Ко мне это не имело никакого отношения.
Она встала, и Эван с Бьянкой тоже поднялись.
— Я помогу вам подняться наверх, — сказала Бьянка и, взглянув на Эвана, обняла заплаканную женщину за талию. Когда они вошли в будуар, Бьянка сразу заметила портрет у постели и безошибочно определила, что это работа Стефано. Но не мог же он забыть такую женщину… — Аллегра, Чарльз называл вас богиней. У него были для этого особые причины?
Аллегра, утирая слезы, опустилась на постель.
— Обычно моя служанка была нам переводчицей, хотя чаще мы обходились без слов. Он спросил об этом портрете, и я сказала, что художник всегда называл меня своей Венерой, богиней любви. И тогда Чарльз сказал, что отныне я — его богиня. До встречи с ним я никогда не любила. Мы думали, что наша любовь будет вечной, а у нас была всего одна неделя.
Аллегра, казалось, была убеждена в том, что Чарльза убил обычный грабитель, однако Бьянка очень в этом сомневалась. Она спросила:
— А кто знал, что вы полюбили Чарльза? Кто еще, кроме служанки? Она могла рассказать кому-нибудь?
— Тереза никогда бы не выдала такую тайну. Кроме нее, никто не знал, что я люблю Чарльза.
Бьянка сидела рядом с Аллегрой, пока та не заснула. Укрыв ее покрывалом, Бьянка вернулась в гостиную.
— Аллегра слишком расстроена и твердит, что Чарльза убил грабитель, — сказала она Эвану. — Жаль, что мы узнали так мало.