Не очень я поняла насчёт правки, но была готова на неё, во
мне, прежде всего, благоразумие говорило, и на ходу взялась за правку. Кое-что получилось, как мне показалось, а кое над чем задумалась, чего-то мне всё-таки не хватает.
Но, прочитав статьи, которые были выложены плюс ко всему остальному на сайте стихосложения, я поняла, что имела в виду Евгения Андреева.
Нервно закурив, я отставила ноутбук, и задумалась.
На сайте было подробное объяснение, что не правят свои стихотворения только бездари. Что, если не получается, надо отложить. Оно придёт потом, неожиданно придёт, и потом из этого получится конфетка.
Мне поневоле вспомнился Эдик.
Вот, его маменька устроила очередное собрание литераторов, и мой муженёк прочитал сотый по счёту верлиб.
Все заахали, лишь я одна не проявила воодушевления, и спросила:
- А в чём смысл? Где сюжет?
- Сюжет в моих чувствах к тебе, дорогая, - сказал он, - неужели ты не поняла?
- Извини, но не поняла, - покачала я головой, - по-моему, стихотворение стоит исправить.
- Исправить? – такой ужас прозвучал в голосе Эдика, и все присутствующие оторопело посмотрели на меня.
- А что в этом такого? – пожала я плечами, - каждый поэт правит своё творчество. Ведь существует такая вещь, как вёрстка, корректура, редактирование.
- Дорогая, это всё придумано для бездарных личностей, которые сами ничего придумать не могут, и спрашивают друг у друга.
А теперь я узнаю, что верлибы, которые строчил мой муженёк, уже давно не в моде. Настоящий верлиб можно написать, только, получив соответствующее образование, и
имея огромный опыт.
Верлиб, или белый стих, это отсутствие рифмы, и, если пишешь такое, то стихотворение должно быть написано простыми, но ОЧЕНЬ красивыми словами. Это вершина мастерства, и ныне отсутствие рифмы, или « полурифмы », уже потеряли свою актуальность.
Лично я за верлиб не возьмусь, пока не уйду на пенсию, не
хочу позориться. Если сделать, то идеально, а если не получается, то лучше вообще не браться, пока само не придёт.
Пока не достигнешь вершины мастерства.
Вот Эдик не желал ничего править, считал, что это идёт от талантливой души, и что это грех исправлять.
Это уже не талант, а полнейшая бездарность.
А что до меня, то я согласна на правку. Почему бы и нет?
За окном послышался звук подъезжающей машины, свет фар, и я, отодвинув занавеску, выглянула на улицу. Это приехали Макс с Андреем, и я вскочила с кровати.
Натянула пижамные брюки, сунула ноги в домашние туфли на крохотном каблучке, и спустилась вниз.
- Привет, - Макс поцеловал меня, - слушай, у нас нет ничего съестного? Мы ужасно голодные.
- Конечно, есть, - кивнула я, - но еды вы не получите, пока мне всё не расскажете.
- Расскажем, расскажем, - пробормотал Макс, и они рванула на кухню. Макс открыл дверцу холодильника, и вытащил оттуда ветчину, пирог с рыбой, и остатки запеканки.
- Ну? – я налила себе сока, и уставилась на них, - слушаю. От чего умер Рома? Не я же его своими словами убила!
- Именно, - вздохнул Максим, укладывая на куске хлеба целую пирамиду из разных видов ветчины, сыра, солёной и копчёной рыбы, откусил, и стал объяснять.
Рома с детства был болезненным мальчиком, легко внушаемым, и, если он что-то решил для себя, то его уже ничто не могло сдвинуть. Его просто заклинивало.
Он мог вдруг решить, что вот этой девочке он просто обязан нравиться, и искренне верил в это. Он доводил своё сознанье до абсурда, а, если кто-то говорил, вернее, пытался объяснить ему, что он не так делает, Рома обижался.
Он ненавидел людей за это, и считал себя лучшим.
Вообщем, понятное дело, психическое заболевание. А его мать, вместо того, чтобы помочь сыну, просто наплевала на него.
Она родила Рому только для того, чтобы привязать к себе мужчину, но не получилось, и сын рос сорняком.
Рома хотел стать актёром, он всей душой любил лицедейство, но денег поступить в институт у него не было. Он не понимал, почему судьба постоянно пинает его, обижался на всех и вся. Его мать сама была актрисой, играла небольшие роли в театре, и постоянно провоцировала сына.
Не поддерживала, и растущая истерика превратилась в манию.
Так уж получилось, Рома посетил спектакль, в котором я играла Джульетту, и влюбился в меня.
Он сам мечтал сыграть в этой пьесе Ромео, и стал моим фанатом.
Но я не обращала на него внимания, принимала букеты, и никак не реагировала на его чувства. А его это убивало. Потом я ушла из театра, и он решил, что из меня сделали такую же, как и он. Лишили сцены, завидуя таланту.
Он долго переживал, а, когда переживания достигли крайней точки кипения, он убил первую актрису. А потом ещё, и ещё.
Он считал, что расчищает мне дорогу к сцене, а его мать случайно узнала об этом, и решила использовать родного сына в своих целях, и избавилась от конкурентки.
Кстати, именно она оглушила меня по голове, когда Рома с сердечным приступом повалился на снег.
Она просто испугалась, решила, что он мне успел сказать, что
это она ему одну из актрис подсунула. Мало ли, что этот сумасшедший успел наговорить, решила она, и долбанула меня кирпичом по затылку.
- Мы её схватили, когда она твоё бесчувственное тело в багажник запихивала, - вздохнул Максим, заглатывая бутерброд, и сооружая новый.
- Тебе повезло, - пробормотал Андрей с набитым ртом, - что успела позвонить. И фигли бы мы из неё признание выбили, если бы не это всё. Законов голубушка не знает, другая бы стала молчать, а эта с ходу каяться начала, и все бумаги подмахнула под шумок. А то предъявили бы только твоё похищение, ну, и удар по голове.
- А Рома? – повторила я, - от чего у него сердечный приступ
случился?
- А Рома так увлёкся своей идеей, что у него сердце просто не выдержало, когда ты сказала, что не любишь сцену. У него был шок.
- С ума сойти! – тихо проговорила я, задумавшись.
Я не хотела обидеть Рому, но, с другой стороны, он был невменяемым.
- А как дела с делом Дьякова? – спросил Максим.
- Есть продвижения, - отмахнулась я, - ладно, вы тут ешьте, всё, что мне надо было, я узнала, а теперь пошла спать.
- Викуль, не переживай, - улыбнулся Максим, - ты-то тут при чём?
- Действительно, - пробормотала я, - просто неприятно, - и ушла спать.
Утром я обнаружила, что Макс никуда не ушёл, спит, и в ус не дует, и потеребила его за плечо.
- В чём дело? – повернулся он ко мне, - спи, рано ещё.
- А тебе на службу не надо? – поинтересовалась я.
- Я больничный взял, - зевнул Макс.
- Надолго?
- На неделю. Как тебе перспектива?
- Давай сходим на балет, - воодушевилась я.
- Какой балет? – ошалел Максим, - хватит с меня театра!
- Ты меня любишь? – нахмурилась я.
- Конечно, дорогая.
- Тогда пошли на балет.
- Не хочу!
- Значит, не любишь, - надулась я.
- Что ж ты такая упрямая? – Макс сел на кровати, - весь сон сбила. Не хочу я на балет!
- Не любишь, - упрямо повторила я.
- Люблю всем сердцем, - воскликнул Максим.
- Если бы любил, то выполнил бы любое моё желание.
- Ладно, пойдём на балет. Я тебя обожаю, и ради тебя согласен терпеть балет.
- Отлично, - обрадовалась я.
- А как насчёт морального ущерба? – прищурился Макс, и стал меня целовать.
Завтракать мы спустились поздно, я стала проверять
электронную почту, а Макс вдруг хлопнул себя по лбу, и вышел из кухни. Вернулся он с каким-то диском в руках.