Однажды, в корчме остановился визирь - богатый, знатный, денег у него - золотые горы.
Визирь тоже захотел взглянуть на Фантоцци - нашего деревенского дурачка, нашу достопримечательность.
"Ты обменял корову на дудку?" - визирь накушался и развлекался с Фантоцци.
"Да, господин", - Фантоцци без стеснения разговаривает даже с лицами королевской крови и другой знатью.
"Покажи мне эту замечательную дудку, дурак".
Фантоцци с охотой исполнил просьбу визиря, или приказ - как хотите, так и думайте.
Мало кто хотел посмотреть на простую дурацкую дудку.
Фантоцци принес ее и протянул визирю.
Руки у визиря холеные, белые, пухлые, не испортят дудку.
Только визирь на нее взглянул, только прикоснулся к ней, как с лица спал.
Побелел, хотя пытался не показать заинтересованности.
"Я покупаю у тебя эту дудку, - визирь щелкнул пальцами, и ему поднесли кошель. - Купишь отцу новую корову и тебя перестанут обзывать деревенским дурачком". - Визирь протянул за дудку пятьдесят каури.
"Нет, господин, за эту дудку пятьдесят каури уже мало". - Торг проходил в зале, на глазах у всех.
Визирь нахмурил брови, он не привык, чтобы ему отказывали.
"Но ты же сам ее купил за пятьдесят.
Бери, тебе за нее даже сольдо не дают. - Визирь прибавил к пятидесяти каури еще десять - огромные деньги для нашей деревни. - Понимаю: два года назад деньги стоили дороже, а сейчас обесценились".
"Шестьдесят каури - тоже мало", - Фантоцци отрицательно покачал головой.
В зале зашумели, начали пихать Фантоцци, обзывали:
"Действительно, дурак.
Останется без денег со своей дудкой".
"Сколько же ты хочешь за нее", - визирь раскалился добела.
Он даже не стал торговаться и принижать дудку, не говорил, что она - хлам.
"Горшок золотых и ни сольдо меньше!" - как только Фантоцци произнес, все захохотали, как в тот раз, когда смеялись над ним два года назад.
"Дурак, истинный дурак!"
"Бери шестьдесят каури, а то я тебя на конюшне запорю", - отец подбежал к Фантоцци сам не свой, трясет бородой, как козлик.
"Не мешай", - Фантоцци грозно посмотрел на отца, без почтения, но с любовью - именно так смотрят на добрых дурачков.
Только на этот раз сын выставлял отца дураком.
Отец замахнулся на Фантоцци, хотел наказать, но тут же отлетел в угол корчмы.
Рука у Фантоцци тяжелая - лучше под нее не попадайся.
Все затихли: одно дело, когда деревенский дурачок спокойный, а другое - когда буйный, да с силушкой.
"Горшок золота? - визирь даже не улыбнулся. - Не боишься, дурак, моего гнева".
"Не боюсь, потому что ты, визирь, хоть и знатный, но издалека.
А я здесь, в своей деревне - не дотянешься до меня.
Да и сделать сейчас ничего со мной не сможешь - мигом тебя и твоих слуг побьем кольями!" - Фантоцци знал, о чем говорит.
Мы, деревенские, хоть и кажемся глупенькими, но кольями можем кому угодно спину обломать. - Персефона сжала кулачок и погрозила в окно невидимому врагу. - Тогда визирь сделал то, о чем в нашей деревне ходят легенды.
Он приказал, и его казначей молча наполнил горшок из-под молока золотыми монетами - доверху, как в сказке.
Сбылось предсказание - будто гномы за дудку золото отдали. - Персефона просто стянула платье через голову.
Оказалась совершенно нагая, будто только что из бани вышла.
Эсмеральда с удивлением во все глаза смотрела на нее, даже слово от неожиданности не могла вымолвить.
- Я залезу к вам, госпожа, чтобы вас лучше мыть, - служанка пояснила свои действия. - Иначе платье замочу.
Зачем нам мокрое платье? - Персефона поднялась на скамеечку.
Переход от рассказа о деревенском дурачке Фантоцци к совместному купанию потряс принцессу.
Она кивала головой и ничего не понимала:
- Никогда еще служанки не осмеливались залезать ко мне в бочку, чтобы обмыть.
- Это потому что они ленивые, не старательно вас мыли.
В городе другие порядки, а, у нас, в деревне - иные. - Персефона умело разместилась в бочке - видно, что не в первый раз моется вдвоем.
Она свои бедра пропустила под принцессу и раздвинула ей ноги, иначе неудобно.
Эсмеральда оказалась вжата снизу в сдобное тело служанки. - Всю целиком вас вымою, останетесь довольны! - Дочка хозяина невозмутимо водила губкой по грудям принцессы.
Груди и так налились, соски уже невозможно твердые, дальше некуда.