И Норма Джин закричала:
— Мама, нет, правда, как зовут эту к-куклу?! Ну пожалуйста!
И Глэдис, скорее удивленная, чем рассерженная, заорала в ответ из другого угла комнаты:
— Черт! Назови эту куклу Нормой Джин! Она даже немножко похожа на тебя, нет, ей-богу!..
Слишком много волнений и впечатлений выпало на долю Нормы Джин в тот день. И она устала. Ей не мешало бы поспать.
Но телефон звонил. И день плавно перешел в вечер. И девочка с тревогой подумала: Почему это мама не подходит к телефону? Что, если это звонит папа? Или она точно знает, что это не папа?.. Но как она может знать, если не снимает трубку?
В одной из сказок братьев Гримм, что иногда читала Норме Джин бабушка Делла, случались вещи, которые могли только присниться. Странные и жуткие, какими бывают только сны. Но то были вовсе не сны. И ты все время хочешь проснуться, но не можешь.
О, как же Норме Джин хотелось спать! Проголодавшись, она съела слишком много торта. Просто нажралась, как маленькая свинка. Ничего себе завтрак, именинный торт! И теперь ее тошнило, и болели зубы, и, может, Глэдис подлила ей в виноградный сок «лечебной водички» — «так, всего наперсток, чтобы было веселее». И у нее прямо глазки закрывались, и она все время клевала носом, и голова казалась ужасно тяжелой и какой-то деревянной, и Глэдис пришлось отвести ее в жаркую душную спальню и уложить на провалившуюся от старости кровать. Прямо на покрывало из синели. Она стащила с Нормы Джин туфли и, будучи весьма брезглива в таких вещах, подложила под голову дочери полотенце. «Это чтобы слюней не напустила мне на подушку!» Норма Джин сразу же узнала покрывало цвета спелой тыквы, она видела его раньше, в других квартирах Глэдис, но цвет немного потускнел, оно было все в дырках от сигарет, каких-то странных пятнах и разводах, ржавых, оттенка замытых пятен крови.
Со стены, что рядом с бюро, смотрел на Норму Джин отец. Она тоже какое-то время смотрела на него сквозь полуопущенные веки. А потом прошептала: «Пап-па…»
Впервые! В день, когда ей исполнилось шесть.
Впервые произнесла она это слово, «папа».
Глэдис опустила жалюзи на окне до самого подоконника. Но жалюзи были старые, растрескались и все равно пропускали лучи яростного летнего солнца. Сверкающий глаз Бога! Гнев Господень. Впоследствии бабушка Делла разочаровалась в Эйми Семпл Макферсон и ее церкви Святого Евангелия, однако все равно продолжала верить в то, что называла «Словом Божи-им», в Святую Библию. «Ее трудно читать и учить. И все мы по большей части глухи к ее мудрости, но это все, что у нас есть». (Так ли это? У Глэдис были свои книги, она никогда не упоминала о Библии. Единственное, о чем со страстью и трепетом говорила Глэдис, так это Кино.)
Солнце, проделав свой путь по небу, уже клонилось к западу, когда Норму Джин разбудил звонок телефона в соседней комнате. Этот дребезжащий звук, в котором звучала насмешка, этот сердитый и взрослый звук, в котором слышался мужской упрек. Я знаю, что ты дома, Глэдис, знаю, что слышишь, тебе от меня не спрятаться! Потом наконец Глэдис схватила трубку и заговорила — высоким невнятным почти умоляющим голосом: Нет, не могу! Только не сегодня, я же тебе говорила! Сегодня день рождения у моей маленькой дочурки, и я хочу побыть с ней одна!.. — Затем — пауза, и снова, уже более напряженно, она почти что визжала, выла, как раненое животное: — Нет, говорила! Я тебе говорила, что у меня есть маленькая дочь, мне плевать, веришь ты или нет! Нет, я нормальный человек, нормальная мать! Я тебе говорила, что у меня есть маленькие дети, я нормальная женщина, и мне не нужны твои вонючие деньги, нет, я сказала, сегодня не могу, мы не увидимся сегодня, ни сегодня, ни завтра, оставь меня в покое, иначе пожалеешь. И если посмеешь явиться сюда с ключом, я вывозу полицию, так и знай, ублюдок!
Когда 1 июня 1926 года я родилась в палате для бедных лос-анджелесской окружной больницы, моей матери там не было.
И где она была, моя мать, никто не знал!
Позже выяснилось, что она просто спряталась. Ее нашли и долго и укоризненно выговаривали: У вас такой красивый ребенок, миссис Мортенсен, не хотите подержать этого чудесного младенца? Это девочка, да, девочка, и ее пора бы покормить. Но мать лежала, отвернувшись лицом к стене. Из сосков ее, точно гной, сочилось молоко, но она не хотела давать его мне.