— Это только в том случае, если б они того захотели. Если б мы с тобой чего-то стоили. Если б могли заново родиться.
Глэдис, на протяжении нескольких дней твердившая, что знала мистера Тальберта — «ну, может, не близко, но всегда восхищалась его гениальным талантом», — выглядела просто сногсшибательно в черном платье из крепа в стиле двадцатых. В платье с заниженной талией, свистящей многослойной юбкой до середины икры и с изящнейшим черным кружевным воротником. Мало того, она надела черную шляпку-колокол с черной вуалью, которая то поднималась, то опускалась, то поднималась, то опускалась — от теплого и учащенного ее дыхания. И перчатки на ней были новенькие — черные шелковые до локтя. А на ногах — дымчатые чулки и кожаные черные туфли на высоком каблуке. Лицо под слоем макияжа отливало восковой бледностью и походило на лица манекенов, глаза и брови подведены — в стиле покойной женщины-вамп Полы Негри. Духи она выбрала какие-то невероятно сладкие, и пахли они, как подгнившие апельсины, пролежавшие в выключенном холодильнике бог знает сколько времени. А в ушах при каждом повороте головы блистали серьги из горного хрусталя, которые запросто можно было принять за бриллиантовые.
Никогда не жалей, что влезла в долги ради стоящей цели.
А смерть великого человека — как раз тот самый случай.
(Вообще-то Глэдис взяла все аксессуары напрокат. А черное креповое платье «позаимствовала» на Студии, в костюмерной, воспользовавшись моментом, когда там никого не было.)
Норма Джин, оробевшая при виде всего этого столпотворения незнакомых людей, полицейских верхом на лошадях, вереницы мрачных черных лимузинов и волн стонов, криков, воплей и даже взрывов аплодисментов, была в платье из темно-синего бархата с кружевными воротничком и манжетами. Наряд довершали накидка из ткани-шотландки, белые кружевные перчатки, темные чулки в резиночку и блестящие черные кожаные туфли. В школу она сегодня не пошла. И даже жалела об этом, потому что с утра ее совершенно задергали и затыркали.
С самого раннего утра, еще до рассвета, вымыли волосы (Глэдис всегда делала это крайне напористо и тщательно). Ночь у Глэдис выдалась тяжелая, от принятых таблеток ныло в желудке, мысли «путались в голове, как телеграфная лента». И вот кудрявые волосы Нормы Джин начали безжалостно выпрямлять, раздирать расческой с длинными острыми зубьями. А затем — чесать, чесать, чесать, до тех пор пока они не заблестели. А потом с помощью Джесс Флинн, которая слышала, как несчастный ребенок рыдает уже с пяти часов утра, они были аккуратно заплетены в косички и уложены вокруг головы. И, несмотря на заплаканные глаза и искривленный рот, Норма Джин была похожа теперь на принцессу из сказки.
Он будет там. На похоронах. Возможно, даже будет нести гроб или венок. Нет, он не заговорит с нами. Во всяком случае, только не на людях. Но он нас увидит. Увидит тебя, свою дочь. Когда именно, предсказать невозможно. Но ты должна быть готова к этому.
В квартале от уилширского собора толпа уже стояла по обе стороны улицы. Хотя не было еще половины восьмого, а похороны были назначены на девять. Множество полицейских, конных и пеших; снующие вокруг фотографы, жаждущие запечатлеть на снимках это историческое событие. На проезжей части и тротуарах были выставлены ограждения, а за ними собирались толпы мужчин и женщин. Они с жадным нетерпением ожидали появления кинозвезд и других знаменитостей, которые подъезжали в лимузинах с шоферами, выходили из машин и направлялись к собору, а затем, часа через полтора, выходили и уезжали. И все это на глазах глухо гудящей толпы, не допущенной на поминальную службу, огражденной от каких-либо контактов со знаменитостями. А народу тем временем все прибывало, толпа разбухала прямо на глазах; и Глэдис с Нормой Джин, притиснутые к каким-то деревянным козлам, стояли, вцепившись в них и друг в друга.
Наконец в широких дверях собора показался черный полированный гроб, его несли на руках элегантно одетые мужчины с мрачными лицами. Их узнавали, в толпе зевак послышались возбужденные возгласы: Рональд Колман! Адольф Менджой! Нельсон Эдди! Кларк Гейбл! Дуглас Фэрбенкс-младший! Эл Джолсон! Джон Барримор! Бейзил Рэтбон! А за ними, шатаясь от горя, шла вдова, Норма Ширер, тоже кинозвезда, с головы до пят в черном, красивое лицо затенено вуалью. А за ней, за мисс Ширер, выплеснулся из собора целый поток знаменитостей, точно золотая лава растеклась по тротуару. И все они были мрачны и скорбели, и их имена произносились с благоговением, и Глэдис повторяла их Норме Джин, мотавшейся где-то у нее под ногами, притиснутой к ограждению, возбужденной и испуганной, — только бы не затоптали. Лесли Хоуард! Эрик фон Штрохайм! Грета Гарбо! Джоэл Маккри! Уоллес Бири! Клара Боу! Хелен Твелветриз! Спенсер Трейси! Рауль Уолш! Эдвард Дж. Робинсон! Чарли Чаплин! Лайонел Барримор! Джин Харлоу! Граучо, Харпо и Чико Маркс! Мэри Пикфорд! Джейн Уизерс! Ирвин С. Кобб! Ширли Темпл! Джеки Куган!