После отъезда бабуле долго обо всём думал, пока не дошёл до мысли, что спасает всех нас от комплексов не переезд границы, а гармоническая перетряска в самом себе того, что уже однажды сам в себе ощупал, осязал и открыл, через что раз и навсегда прошёл и что уже раз и навсегда помнил.
Помнил я, известно же, разное. Вот даже такой бы, казалось, пустяк, что в двух кварталах от моего зелёного драндулета меня поджидал Дорфман с претенденткой на миссис Кицеман, некая мисс Вседозволенность, она же мисс Нестеснительность, она же мисс Любому-и-Каждому. Вот именно это и предстояло проверить. Доверяться в столь деликатном деле было нельзя.
12.
“Запорожец” неторопливо тронулся с места, чуть почихивая и безбожно коптя окрестности. Но вот чих будто бы пропал, и машина легко пошла, покатилась, подладилась ехать хоть к самому чёрту на кулички, но пришлось жать на тормоза, поскольку, к удивлению, что Дорфман уже ждал на углу.
Он блаженно крутил у виска пальцем, а рядом с ним заливисто смеялась блондинка, задорно отмахиваясь от волн накатывающегося на неё смеха нежно-загорелыми руками сущей речной Плеяды.
Руки у этой девочки пели. Даже больше. Они вплетались в пространство и извлекали оттуда холсты из солнечной пряжи. К тому же у неё отчаянно искрились глаза, отливая каким-то сочным, медовым блеском. Он и заполнял собою окрестный солнечный мир. Для Кицемана эта крошка была слишком свежа, но накачана алкоголем, увы, должно быть, изрядно.
Одновременно и стройная, и в меру округлая, она, казалось, шаталась под ветром, чему сам Дмитрий был определённо рад. Сторонник шарма и вольностей, он от души приветствовал её нецепкое якорение, и, стоявшая рядом с ним на тротуаре блондмисска отвечала ему тем же, и, как видно, соответствовала его вкусам вполне. Да и сам я при виде эдакой блонди готов был сделаться молочным братцем приятеля. И, похоже, это мне ещё предстояло...
13.
Снова чих-пых. Чуть притормозил, и тут же на тебе! Стоп. Мотор захлебнулся. Теперь заведётся не сразу, как ни пыхти. Этим и займусь, а между тем пока повнимательнее присмотрюсь к девушке с теплым инеем в волосах, неторопливо взвешивая все её “за” и “против”. За, за, за... Не против. За-за...
Можно было бы продолжать. Но тут в салон просунулась рожа вспотевшего от “хочу_и_буду” Дорфмана. Ко всему было видно, что Дорфман очень спешил.
– Ну, ты и ездок, сэр Гарик, прямо как на фиакре! Но вместо: “н-но, н-но!” всё больше: ни “тпру” ни “ну”.
– Ты, надеюсь, рассчитывал не на похоронный фиакр? – беззлобно уточняю у Дорфмана, принимая позу наёженного кучера с лакейскими галунами. При этом я скалю рот, как ленинградский кучер Реваз, катающий в придворной карете приблудных к Невскому совковых и интуристов. Рот у Реваза лошадиный, к тому же, будто вырезанный из нестроевого леса какой-нибудь захудалой карельской берёзки, – выкривленный, перекошенный, рваный. Одним словом, что сам Реваз, что его иегупецкий двойник – редчайшие красавцы.
– А что, это идея! – радуется блондмисска и звонко смеётся мокрым жемчугом точеных ровных зубов. – Чем твой “Запорожец” не похоронный фиакр? Только где тогда ваши фраки и куда вы заныкали жмурика? – лукаво добавляет она.
14.
Живи Дорфман в Париже, ему импонировали бы мулатки. Но у нас в Иегупце, ко времени предполагаемого выезда Кицемана за бугор социалистического отечества, коренных местечковых мулаток всё ещё маловато, а фирмовые не берутся в расчёт: кубинские – истерички, кенийские – католички, американские – “голден-леди” со своими джаз-бандами – объезжают наш ура-патриотический городок за семьдесят семь коломенских километров в объезд.
Потому ни первые, ни вторые, ни третьи не берутся в расчёт. Они ещё наводнят наш город к 2010-ому году, когда в редкой местечковой семейке не будет прямого африканского родственника. И тогда чем не сроднится Иегупцу с Угандой? Хотя бы по уровню жизни. Всё-то ещё будет, а пока...
Будь бы сегодня в Иегупце свои мулатки – имел бы их Дорфман пачками. Но пока они всё ещё пребывают в безоблачном юном возрасте за пределом первого писка.
Известно, что любителям и знатокам этого возраста строго гарантированы год за год, и в этом едины как сотрудники органов правопорядка, так и несердобольные судьи. И, коль скоро Дорфман живёт именно здесь, то вопросов с мулатками не возникает. Его интересуют блондинки.
15.
Вот и теперь он верен себе.
Откидывая переднее сиденье и, шедшие мне навстречу приятель и незнакомка мгновенно втискиваются на узенький задний диванчик. Окрещённый похоронным фиакром “Запорожец” трогает с места.