18.
– Отрыв от материнской якорной цепи в гавани, отшвартовка от тихой заводи и выход в житейское море из гнилого болотца милейший миф для втирания розовых очков такому иегупецкому дурику, как ты, – иронизирую я.
– Отцепись, – недобрым образом оскаливается Тюфяк.
– Ша, а может быть, это любофь или просто любовь, и у вас получатся детки, такие себе розовые пузанчики-херувимчики, сосущие “травку” прямо с грудным молоком матери. Прекрасная идиллия для идиотов!
– Да катись ты!..
– Фигу с две. Сегодня же передай её Лорику. Провинциалки милы только при первом зачатии. Первый же коитус с подобными курицами должен обязательно быть последним, как в старой пасхальной песенке:
Вино – дерьмо, хозяйка – блядь, котлеты из конины.
Отдайте шляпу и пальто, имел я ваши именины.
– Но она, ей-богу, тронула меня, Гарик. Не сдавал бы я её Кицеману, будь он трижды неладен.
– Но, имея эту девушку в “Запорожце”, ты рискуешь сломать ей шейные позвонки. Оставь свой цинизм, – торопливо бросает Дорфман и вновь устремляется в теснющий салон целовать свою спящую и точно кукольную Елену.
Решительно похоже, что Тюфяк Дорфман переживает очередной приступ влюблённости. Это уже случалось. Дорфман не просто парил мозги, а держал их на пару до тех пор, пока не ловил наконец, пока не нарывался на чей-нибудь кулак, вызывавший в нём внезапные приступы “асфальтовой болезни”. Мне было грустно. Я знал заранее, что этому фрукту нельзя было перепоручать столь деликатное дело, и поэтому на сей раз строго оборвал последующие варианты, не имеющие отношения к делу.
Бизнес был превыше всего, и по условию давнишней договорённости на подобный случай развития событий – охи, вздохи, трахи, махи, судьбу этой девушки предстояло решать только мне.
19.
И я поступил решительно. Отогнал от машины Дорфмана – “к попутной матери на лёгком катере” на “стрёмную” пробежку, а сам настойчиво разбудил сладко спавшую мисс, решительно заковав её в синие латы “Сафари”, а затем навёл шмон в принадлежных даме вещах, высыпав в траву и растоптав три пачки сигарет, начинённые “травкой”. Мягкие коробки от нефирменных “Кэмел” злобно скомкал и зашвырнул в кустарник терновника, после чего резонно и строго заметил:
– Послушай, куколка, ты не восторженная невинность, но с выгодой для себя нужна одному дельному человеку. Тюфяк здесь ни при чём. Его потное тело забудь и подели пополам.
– А тогда зачем он меня поимел? – внезапно возмутилась она.
– Тюфяк влюбчивый, но вам обоим лучше об этом не помнить. Размялись для знакомства – и будет. Тему замяли. Так и заруби на своём кукольном носике. А для чего, сама скоро поймёшь. Особенно когда познакомишься с Жориком. Не мешает тебе знать и то, что сам Тюфяк с Жориком давно и прочно знаком, но так вот запросто встречаться с ним не желает.
Дорфман уже растворялся на горизонте. Слышать сейчас произнесение имени Жорика всуе он не желал, тогда как провинциальная мисс всё ещё пыталась недоумевать.
– Кто это? – напористо спросила она.
– Да так, один человек, – уклончиво ответил я и перевёл стрелки разговора на новые рельсы.
20.
– Ты не замужем?
– Нет.
– Паспорт! – Паспорт оказался при ней. Елена Петровна Думайленко, девятнадцать лет от роду, замужем побывать не успела.
– Подходишь! Быть тебе королевой... По раскладам выходит так: есть дядя, он приглашает отбыть с ним за бугор в качестве законной супруги, но... не пить, не курить, не варнякать, не трахаться на стороне. Если одно из “не” нарушается, ноги отрываются и засаливаются в бочке с огурцами.
– Очень даже занятно. Но ведь я не с каждым готова лечь. У меня, может быть, чувство к твоему приятелю, хоть он, по-твоему, и тюфяк. И потом, что это за альтернатива – купать ноги по самые плавки в огуречном рассоле только за то, что я пущу однажды зелёный дымок? Нет уж, дудки! Я – птица вольная и сама имею право на выбор.
– Увы, Золушка! Нет. С той минуты, как ты оказалась в этом роковом фаэтоне, всё твоё прошлое укатилось к чёртовой бабушке. Отныне ты наша. Не примешь парадных условий – будут предложены условия с “чёрного хода”. А с “чёрного хода” дядя Жора может оказаться только сотым в цепочке. У нас, Лена, конвейер. Девочки или принимают наши условия, или очень даже напрягаются – хотя бы за ту же самую ”травку”.