— Какие люди, — сладко протянул Пак. — Надеюсь, ты приехал, потому что беспокоился обо мне?
«Да» — так и застряло костью в горле мага, но он не смел произносить это вслух. Хосоку совсем не хотелось признаваться в этом, особенно, когда перевертыш стоял перед ним с голым торсом и самодовольной ухмылкой.
— Я увидел, что ты в порядке, могу идти обратно, — с напускным равнодушием фыркнул Чон-старший и развернулся в сторону выхода, но чиминовские пальцы уже цепко схватились за рукав пальто.
Перевертыш затащил мага в свою квартиру и прижал к стене. Пак довольно осклабился в улыбке, ведя пальцем от шеи вниз по кашемировому свитеру тонкой вязки. Если Сокджин у законников был любителем дорогущих костюмов, то Хосок был поклонником просто очешуенно дорогих шмоток. «Вот и как такую красоту порвешь?» — с каким-то наигранным сожалением подумал Чимин, отходя от мага. Парень прошел в кухню, наливая в чашку воды. Хосок принимается рассказывать о произошедших событиях во Дворе; Пак фыркает куда-то в сторону и подпирает рукой голову. Смотрит. На красиво вылепленных губах то и дело играет улыбка — «Если лизнуть его, то Чон предсказуемо взбеленится, но будет ошпарен возбуждением, если прикусить, то застонет почти что даже жалобно… мм-м-м-м, отставить, мы тут о делах говорить пытаемся».
— … я беспокоился за тебя, — заканчивает свою речь Хосок.
Чимин ищет пятый угол и находит его на диване в центре комнаты, вальяжно устраиваясь там, кладет голову на подлокотник и смотрит с улыбкой. Он в жизни не признается, что ему всё это дико нравится. Как заместитель Двора Порядка в своих брендовых шмотках объясняет ему тут про события и между строк шифрует самое главное о том, что у него к Чимину то самое — нежное и трепетное. Тонкие губы Чона вытягиваются в сплошную линию.
От вида такого Хосока, нелепого и настоящего, равнодушного и человечного, хочется по-собачьи пристроиться к его ноге и совершить пару-тройку постыдных фрикций.
Вместо того, чтобы свалиться на диван и превратиться в совокупляющуюся кучку, Чимин находит себя сжавшимся в комок, словно его вывернули наизнанку и смяли. И что-то подсказывает перевертышу, что в этот раз, если он не вылезет из своего кокона злости и не предоставит выбор, не решит снова всё единолично, то удавка на его шее затянется ещё туже.
Он тянет за кашемировый отворот свитера, сгребая этот магический мешок с костями. Чимин припечатывает его в диван, опережая хосоковские попытки подняться, кладет его руки на плечи. Сквозь ещё прохладную от ночного воздуха одежду пышет жаром. Пак сыто скалится и изгибает бровь под любимым красноречивым углом ты-уже-догадался-как-влип.
— Соскучился? — рука сжимает загривок мага, крепко фиксируя в захвате, и тянет его на себя. Сухие губы раскрываются второй рукой, язык перевертыша касается уголка, палец давит на нижнюю. — Я вот очень соскучился по тебе.
Чимин бездумно тянется к лицу Хосока и потирается носом о нос. Костяшками пальцев ведет по скуле, ногтем по ворсу темно-русых бровей. Улыбается жадно, нависает, запирает собой, отсекает окружающее, заставляя судорожно втягивать воздух.
— Соскучился, — глотает свое поражение распластанный Чон, расщепляясь на атомы.
Он тянется вперед, жадно впиваясь в губы перевертыша. Целует грубо и по-хозяйски, потому что знает, что у того под тремя слоями колючек прячется щенячья сущность. И никакая внешняя оболочка адского пса его не заставит отказаться от этой мысли.
Гибкое тело мага движется навстречу перевертышу, пальцы жадно цепляются за лопатки, язык ворочается внутри чиминовского рта, заигрывая с другим шершавым языком. Обоих накрывает горячей волной возбуждения и животного желания обладать, в основе которых лежит чувство собственничества. Жмутся к друг другу, пока мебель жалобно скрипит под ними, неудобно и тесно, но никто не собирается слезать. Влажные поцелуи двигаются вниз, тонкая кашемировая вязка оказывается на полу. Горячая кожа, влажные следы, тонкие пальцы, усыпанные сплошь магическими кольцами, — всё сплетается в один сплошной клубок горячих телодвижений. Тишину вспарывает звук открывающейся застежки на джинсах, у обоих зрачки размером с древнюю монету, но останавливаться не собираются. Руки касаются горячей плоти, жадно и требовательно скользят по ней, бедра двигаются навстречу движениям. Стоны, горячая испарина, поцелуи — всё смешивается, разобрать где чьё не представляется возможным. Чиминовский хребет выгибается неестественным образом, влажные и искусанные губы касаются головки члена, язык мажет по возбужденной плоти. Хосок жалобно исторгает стон, поднимает перевертыша обратно, сам гнется дугой внутрь и обхватывает губами чужой член. «Всё, баста, приехали, выходим, это конечная станция» — бьется в черепной коробке у животинки. Пальцы заменяются губами и наоборот, ногти впиваются во влажную кожу, движения какие-то смазанные и хаотичные, взгляды затуманенные. Они кончают с разницей в несколько секунд, не смотрят друг на другу, только тяжело дышат и буравят подбородками чужие плечи.
Завтра рано утром они в первый раз вместе и на одной кухне выпьют кофе, выкурят одну сигарету на двоих и разойдутся в разные стороны. Никто ничего не скажет. Соскребенные за ночь маски так и останутся на диване лежать, за пределами кожаного и неуютного чудовища у каждого ещё с десяток масок в запасе. Например, у Хосока сегодня маска заместителя Главы Инквизиторов Двора Порядка и ответственного за первое собрание Совета Законников. У Чимина маска услужливого пса, который в срочном порядке доложит крупицы очень полезной информации своему хозяину — Ким Тэхёну.
***
Осеннее утро беспардонно проникало под куртку И Со холодным ветром, заставляя девушку ежиться и прятать пальцы в карманы. Юнги остановил её перед самым входом в здание, где на последнем этаже в закрытом на спецобслуживание ресторане её ждали десять представителей Теневого Двора. Десятка Иных, которая на протяжение сотни лет жила под прикрытием и собирала важную информацию. Они руководили ещё десятками, а то и сотнями других иных и расширяли свое влияние, чтобы в итоге оказаться там, где они оказались. Всё было ради этого момента. «Это ни разу на меня не давит, ни разу, вот совсем никак не давит, а поджилки у меня трясутся исключительно из-за ветра» — убеждала себя ведьма.
— Со, послушай, — Мин тепло улыбнулся краешками губ, проводя ладонью по девичьей щеке, — Я постараюсь всё сделать сам, тебе даже особо говорить не придется. Если почувствуешь волнение, просто смотри на меня или на Чимина. Помни, я в тебя поверил, — он играючи расставляет акценты, стараясь успокоить. — Значит, все остальные тем более поверят.
И Со кивнула, опуская взгляд на дорогу, ей совсем не хотелось говорить ему, что такие речи вселяют в неё ещё больший страх. Это был первый раз, когда она засомневалась в своих действиях и в том, что она достойна этого места и звания. Даже Чонгук не смог поколебать её решимость к действиям, а вот десять незнакомых Иных — могли, и делали это с большим успехом ещё до личной встречи. Ведьма сделала глубокий вдох и на выдохе шагнула в здание.
— В конце концов, они ведь меня не сожрут, если что-то пойдет не так, — нервно хмыкнула она.
Юнги многозначительно промолчал, чуть пожимая плечами. Со обернулась и теперь уже испуганными глазами смотрела на парня. Девушка с сомнением в голосе всё-таки решила уточнить:
— Не сожрут ведь, правда?
— Ну-у-у-у, — задумчиво протянул Мин, растягивая губы в добродушной ухмылке. — Там, кроме Пака, есть ещё перевертыши, теоретически, они могут и сожрать. Животная натура, знаешь ли, штука сложная.
И Со фыркнула, но промолчала. Они зашли в просторный лифт, ведьма нажала кнопку последнего этажа и нырнула подбородком под ворот толстовки. Ей хотелось спрятаться, её оголенное нутро срочно нуждалось в пуленепробиваемом панцире. Желательно, чтобы панцирь был способен выдержать стаю оголодавших псин.