– Мы, кажется, не туда идем, – сказал Алекс.
– Сомневаюсь, что это так уж важно. Разве что пальцы оттопчут.
– Хочешь сказать, что на кол нас не посадят? За нарушение правил дорожного движения? – Он подмигнул.
Прохожих становилось все больше.
– Да, умеешь ты строить вокруг себя клетку. Чтобы блеснуть остроумием, Алексу пришлось перескочить на английский.
– Ну, мы же ищем бары*.
Она вскинула голову – шокированная, оскорбленная, готовая развернуться и уйти. Однако осталась. Наверно, высокородные леди не ходят по таким улицам без эскорта.
– Извини, Дсб. Я сейчас спрошу, где тут ближайшая пивнушка или винный погребок.
Прохожий, в пользу которого сделал выбор Алекс – невысокий, смуглый, по виду испанец, – был гол по пояс, зато носил кожаные сандалии, что вряд ли мог позволить себе какой-нибудь бродяга. На его социальное положение указывала татуировка на лбу: солнечный диск, знак Шамаша. Выбритые виски и сохранившаяся на голове смешная прядь волос придавали мужчине сходство с персонажем французских комиксов, детективом Тентеном.
Алекс встал у него на пути.
– Извините.
* Игра слов: англ. слово «bar» означает и бар, и прут решетки.
– Я занят, – угрюмо буркнул загорелый Тептен и, обойдя Алекса, поспешил по улице, оставив после себя запах сандалового дерева.
– Ты спросил раба, – сказала Дебора.
– И что?
– Храмового раба.
– Да уж не своего.
– Раба. – Она повторила слово, словно перекатывая его во рту. – Настоящего, всамделишного раба.
– Все верно. Старушка снова ввела рабство. И не только черное, но и белое.
Она сделала вид, что не поняла.
– Какая старушка?
– Ладно-ладно, притворимся, что ее нет. Пока.
Ее. Он поймал себя на том, что не может – или не хочет – произнести слово «Америка». Мимо прошел еще один татуированный раб. Заметив их любопытные взгляды, мужчина раздраженно сплюнул.
Алекс вдруг понял, что видит их не со стороны, а примеряет на себя их шкуру.
Рабы. Люди, являющиеся собственностью других людей. Как лошадь или собака. Только от лошадей пахнет по-другому.
А может быть, в Вавилоне рабы все, татуированные и не татуированные? Рабы мечты, притворства, фальсификации? И не были ли заезжие свободные греки искателями особого вида рабства, рабства неудовлетворенного любопытства, независимо от того, что ждало их здесь – богатство и слава или трудные времена?
– Наверно, – задумчиво констатировал Алекс, – если они фальшивые рабы, то и все остальное здесь тоже фальшивка.
А если раб сбежит? Будут ли солдаты преследовать беглеца с собаками и копьями? Можно ли пересечь границу
штата, отделяющую Вавилонию от Америки, и снова стать свободным?
Америки еще не существует. Америка пребывает в безвестности. Граница штата – линия сброса во времени, за которой Вавилония ушла в прошлое, нырнув, как измеряющий глубину кит, в бездну истории. Можно ли даже мечтать о том, чтобы выбраться из чрева такого кита? Ведь кит нырнул, ушел в глубину, чтобы выжить – по меньшей мере ментально, – пока оставшаяся на поверхности Америка корчится под обжигающими лучами вечного, насмехающегося над эпохами солнца, Шамаша, судящего людей и деяния их и одно за другим отправляющего царства в пустую тьму, которая и есть после-жизнь и которая есть потомство.
– По-моему, некоторые с радостью променяли бы свободу на возможность стать самим собой. Может быть, люди все время этим занимаются. Тебе ведь это тоже немножко интересно, верно?
Дебора не ответила, возможно, потому что он и не рассчитывал на ответ, а вместо этого дошла до конца успевшей снова обезлюдеть улицы. Алекс догнал ее. Они свернули за угол и едва не наткнулись на нищего, босоногого, завернувшегося в лохмотья старика. Мгновенно узнав греков, он прохрипел по-гречески:
– Подайте…
Это не был американский попрошайка, какой-нибудь бедолага-наркоман или бездомный на скамейке в парке. Нет, перед ними был азиатский нищий, вечный, как само время. Ни унции лишнего жира. Гнилые зубы делали его похожим скорее на обезьяну, чем на человека. Нижнюю губу украшал герпес.
– Привет! – обратился к нему Алекс. – Где тут у вас ближайшая таверна?
– Боже! – запротестовала Дебора, хотя Алекс и не собирался следовать указаниям сомнительного типа, который вполне мог направить их в какой-нибудь воровской притон. Ему просто было интересно. Он хотел доказать, что нищий – всего лишь часть маскарада. Хотел, чтобы старик подмигнул.
Нет, не так. Алекс не хотел, чтобы он подмигнул; он хотел, чтобы все оказалось настоящим.