– Ты.
Она едва заметно улыбнулась.
– Полагается сказать «Во имя богини».
– Во имя богини.
Она легко поднялась, держа в пальцах серебряную монету.
Может быть, именно таким и должен быть в идеале выбор в храме Иштар? Наугад. Бросил монетку – орел или решка. И монетку тоже доставать наугад. Пусть все решает случай.
И пусть Дебора – она как раз шла через двор – думает о нем что хочет. Если, конечно, заметила. Ее, похоже, занимают собственные мысли. А может, она лишь старательно делает вид, что ничего не видит.
«Мышка» шагнула к храму, и Алекс, оказавшись сзади, заметил в ее коротких волосах золотую заколку.
Через высокие окна струился мягкий свет. Комнаты для парочек вытянулись по одну сторону нефа, напоминая ряд исповедален. Немногие занятые были завешены тяжелыми парчовыми шторами; в одной из них, несомненно, укрылся и педераст со своей избранницей. Никаких звуков из-за штор не доносилось. В тех, что оставались свободными, Алекс видел ложе, кувшин с водой, чашу, полотенце. Вино и фрукты, маленькая горящая лампада. «Мышка» повела его к алтарю, мимо подметавшей пол и тихонько насвистывавшей себе под нос старухи. Другая старуха меняла белье и наливала свежую воду в комнате, которую, должно быть, только что освободили Дебора и ее любовник. Наверное, каждая из приходящих в храм женщин на какое-то время становилась в нем жрицей. У алтаря «мышка» опустила серебряную монету в большую золоченую вазу, уже наполовину заполненную другими монетами. Из котла тянуло ароматом сандала и ладана. Спутница Алекса опустилась на колени и произнесла короткую молитву на вавилонском. О чем она молилась? Чтобы он не был груб с ней? Или чтобы небо не дало ей ребенка?
Женщина направилась к кабинке между двумя другими свободными кабинками. Они вошли, и Алекс задернул шторы. Глядя один на другого, разделись в прыгающем свете лампады. На мгновение он представил ее в школе или в церкви какого-нибудь захолустного американского городка. Но нет – здесь она была вавилонской блудницей.
Маленькие, но упругие груди. Узкие бедра и выбритый лобок, из-за чего она казалась еще более юной и обнаженной. А вот подмышки волосатые.
Тела их соприкоснулись, и он забыл о школах и церквях.
Получилось вполне удовлетворительно. После нескольких неловких тычков он без труда проник в тесное влажное лоно и быстро кончил, после чего еще немного подвигался, что, как показалось, пробудило в ней ответное желание. Постепенно он снова набрал ритм. На этот раз до эякуляции дело не дошло, зато она достигла оргазма, завершившегося на пике не вскриком, а тихим вздохом.
Потом Алекс лежал, поглаживая ее волосы и золотую заколку.
– О чем ты молилась у алтаря?
– Я молилась за тебя, грек.
Может быть, вопросы задавать не принято? С другой стороны, они уже в некотором смысле обменялись достаточной информацией друг о друге. Вскоре «мышка» зашевелилась, давая понять, что хочет встать. Он поднялся.
– Вина?
Она покачала головой, несколько раз обмакнула руку в кувшин, побрызгала на бедра и между ними, вытерлась полотенцем и начала одеваться.
Алекс последовал ее примеру. Раздеваясь, он осторожно снял и сложил набедренную повязку, чтобы не обнаружить спрятанный в ней сверток, но теперь забыл о своем маленьком секрете, и тот, выскользнув, упал ей под ноги. К ужасу Алекса, она наклонилась, подняла сверток и прошлась по нему пальцами.
– Что это у тебя, грек? Амулет-оберег для чресл?
– Нет, нет.
Девушка развернула ткань, обнажив пластиковую коробочку.
Глаза ее расширились.
– Святая Иштар!
– Дай сюда! Не смотри!
– Не смотреть? Да тут и одного взгляда достаточно. – Она вовсе не торопилась возвращать дата-картридж. – Интересные ты прячешь штучки. Да еще в таком месте. Ну и ну.
– Ты права, это что-то вроде амулета. Она постучала ногтем по пластику.
– О нет, нет. Ты знаешь, что это, и я тоже знаю, что это. Здесь такого не найдешь. – Голос звучал спокойно, и Алекс мог бы поклясться, что находка ее нисколько не испугала. – Где взял?
– Нашел. -Где?
– Это упало с осла. Она весело рассмеялась.
– Ну конечно! Мимо проходил осел, и эта штука свалилась тебе под ноги. Точнее, в причинное место.
– Что-то вроде того. Я не знал, что с ней делать, собирался спрятать где-нибудь. Раз оказалась в Вавилоне, значит, на ней что-то важное. Только вот для кого? И почему?
– Послушай, грек… Кстати, как тебя?
– Алекс.
– Какое знатное имя. Меня зовут Фессания. – Она протянула руку, но не ту, в которой была кассета. – Будем знакомы.
Странное дело – пожимать руку тому, с кем только что лежал голый в постели.
– Не думаю, что здесь принято называть друг друга по имени, а, Фессания?
– Наверно. Только ведь у нас все изменилось, тебе не кажется?
– Не обязательно.
– Обязательно. Все изменилось. Понимаешь ли, Алекс, я ведь дама не из простых. – Она как-то странно, с горечью, усмехнулась, словно вспомнила другие времена и другие места. – Происхождение ко многому обязывает. У меня есть определенные амбиции, планы. Я многого жду от жизни. Во мне бурлят неутоленные желания! Вот что, я, пожалуй, все-таки выпью.
Алекс разлил вино по двум кубкам из темно-синего стекла, выложенных белыми фестонами. Отменный вкус вина стал для него приятным сюрпризом.
– Я так понимаю, что ваша милость не замужем?
– Не совсем.
– Собираешься? Она кивнула.
– Наверно, придется. У замужней женщины намного больше возможностей для интриг.
– А наказание?
– Неудача – сама по себе наказание.
– Я имею в виду – за измену.
– Только если отравишь или порубишь мужа на кусочки. В остальных случаях все решает сам супруг. Может побить, если захочет. Или посмеет. К тому же крутить роман можно под крышей и покровительством Иштар. Такое здесь часто случается. Но обходится недешево. У старушонок, что здесь прибираются, отличная память на лица. Попробуйте втереть богине очки, и вам быстро дадут понять, что одной монетой здесь не отделаться. Возьмут пять. Золотом.
– Возмутительная безнравственность!
– Нет, не безнравственность. Религия. Все религии притягивают деньги. Все что-то продают: спасение, прощение, благословение, победу. Но кто тут говорил об интрижках? Только не я, мой дорогой Алекс! Я говорю об интриге намного более интересной. Так по крайней мере представляется мне, особе относительно юной и непросвещенной.
Укор? Неужели он оставил ее неудовлетворенной? Или, может быть, она ищет совсем иного удовлетворения?
А я-то считал ее «мышкой», – подумал Алекс. – Как можно так ошибаться?»
– Итак, ты собираешься замуж, а потому сначала решила сходить сюда. – Однако она не была девственницей, по крайней в мере в его понимании этого слова.
Словно догадавшись, о чем он думает, Фессания криво усмехнулась.
– Было дело с одним парнем. Мне тогда исполнилось тринадцать. Я и выглядела помоложе. Тот, о ком я говорю, побывал сегодня здесь.
– Тот, который выбрал девчонку-оборванку?
– Да, Он. Наверно, еще не отпустил. Такая вот я скороспелая. Потом вмешались другие интересы. А сюда пришла оживить былые ощущения, напомнить себе, что меня ждет.
– И как? Оживила?
– Да, все в порядке. – Она вздохнула. – Честно говоря, мне лучше в одиночку: не отвлекаешься и воображение стимулирует. Впрочем, на воображение я и сегодня не могу пожаловаться.
От комментариев ее оценки его как любовника Алекс предпочел воздержаться.
– А разве твой… хм… любовник не рисковал, соблазняя тринадцатилетнюю девочку из знатной семьи?
Любовник! Смешно! Напыщенный хлыщ и извращенец! Ясно, что в связи Фессании с извращенцем было что угодно, кроме любви.
– Риск сладок.
Тринадцать… Когда Фессании было тринадцать, Вавилон только-только открыл свои ворота. Можно предположить, что сюда ее привезли родители – первые поселенцы имели немалые преимущества.