Начинался июль. Жара усилилась. Пошла вторая неделя Катиного отпуска. А я уже начинал уставать от ее болтовни, пессимизма, и вообще от нее.
– Когда собираешься ехать? – между прочим, спрашивал я.
– Что уже мешаю?
Да!
– Нет, конечно. Мало ли, может Максим скучает. Чтоб бабушка не ругала, что так долго не отпускал.
Врун, слизняк и трус. Если всегда говорить правду, получится ли создать хорошие отношения?
– Не волнуйся, все в порядке.
В общем, она сидела до последнего, почти до конца отпуска. Мы много ссорились, а вечерами мирились. Оставался осадок, словно мелкие камешки щебенки упирались в сердце.
Незадолго до отъезда, второй раз порвался презерватив. Но удачно, на мой взгляд, как и впервые. Правда Катя заволновалась. Мы постарались быстро об этом забыть.
Провожал соседку уже не с таким горячим сердцем, как встречал. Делал вид, что мне тяжело и непросто. А самого словно однополярный магнит отталкивало назад. Мы обнимались возле автобуса и Катя рыдала. Мы целовались солеными от слез губами.
Отпуск пролетел, словно пара дней. Мне казалось, что отношения должны были вырасти от смены обстановки и долгой разлуки. Но напротив, прошедшие две недели еще больше сжали мое сердце.
Пока, пока! Ты много принесла добра. Но переживаний в двадцать раз больше.
Глава 4
Катя вернулась на Украину. И всего лишь день провела с семьей, как снова нужно было выходить на работу. В ней стало больше суеты. Слышалась какая-то нервозность. Мысль о переезде в Россию одолевала Катю. Мы все также ссорились, и мне меньше хотелось ее слышать. У нее появилась новая задача. Развод от мужа она получила, а сейчас нужна доверенность на ребенка, чтобы свободно перевезти через границу. Проблема каменной стеной стала поперек планов. Я так и не понял до конца, что она хочет сделать, но насторожился.
– Поздравь меня, – задорно восклицала она.
– С чем? – недоумевал я.
– Я заставила мужа написать доверенность. Теперь меня ничего не держит.
– Поздравляю, – вяло сказал я.
И чего она так радуется.
– Ты что не рад?
– Рад.
Опять солгал трусливый лжец.
– Да ты знаешь, чего мне стоило получить эту бумажку?
Если честно догадываюсь, от того и не рад.
– Какие унижения я пережила. Какие только похабные желания не пришлось исполнять.
Не ослышался ли я. Чего? Похабные говорите? Надеюсь, он вас ногти заставил постричь или массаж сделать.
Она снова швырнула копье с бешеной силой. Больно. А через неделю позвонила и сказала, что купила билет и собирается ехать в Суджу, то есть фактически туда, где я жил. Я был крайне разочарован. И не от того, что она может свалиться на голову, а потому что, даже не предупредив, ставит перед фактом.
– Теперь мы будем ближе, – оперировала она. – Я не пойму, чем ты не доволен?
Наверное, мое молчание кричало ей в ответ.
Отношения в корне испортились. Но, несмотря на это она приехала. Я знал когда, потому что пришла смс: «Можно я скажу твой адрес, чтобы зарегистрироваться?».
– Ба, ты представляешь, какая наглость?
Мы с бабушкой шли к зятю, чтобы вместе поехать в город.
– Таких профур я еще не видела, – удивлялась Мария Павловна.
Ответ был очевиден и уместился в одно короткое слово «нет». С тех пор я перестал писать. Хотя с трудом удерживался. Но домашние дела, одно за другим, отлично отвлекали. Впервые, я собрал волю в кулак и решил без чьей-либо помощи положить фундамент.
Иногда Катя сама писала, именно тогда, когда я немного успокоюсь. Словно хлестала плетью, своими письмами. Я перестал реагировать на смс, игнорируя любые провокации.
Неспокойный ум то и дело подбрасывал разные мысли типа: «Как я мог бросить в тяжелую ситуацию», словно дятел долбил по мозгам. И тут же контр мысль: «Но она сама решила ехать, ни с кем не советовалась».
Бабушка прямолинейно выражалась в сторону этой особы:
– Чего она поперлась?! Там же не стреляют! И оставалась бы. Приехала задницу морочить. Не вздумай связываться с ней, а то хапанешь, – поучала бабушка. – Я до сих пор удивляюсь, как за две недели, которые она пробыла, ни разу не вспомнить о сыне. Что это за мать? Так же и к тебе будет относиться.
Я чувствовал, что бабушка права, но все равно до конца не мог отпустить. Меня что-то держало. Воспоминания, приятные моменты кружили в памяти, словно заставляли изменить решение и снова принять Кашину.
Последнее письмо, на которое я ответил, гласило следующее:
«Я нечего не понимаю. Мне так плохо. Макс в больнице. Это что, все?»
Сквозь бурлящую боль, я ответил: «Все». Сердце будто перевернулось.