– Мне все равно. Я буду бороться за тебя, – гремела мама. – Я не для таких мышей тебя рожала. Такие невестки мне не нужны, так и знай.
Моченое яблоко, так бы я назвал свое состояние. Сморщенное и мягкое, совершенно не привлекательное и лишенное яркости вкуса. Я старался взять себя в руки, пытался как-то раскачаться, окрепнуть. Но все безуспешно. Только град противоречий встречал здравый смысл. Внутри словно все перебито, знобило и болело. Я чувствовал себя по-настоящему одиноким.
Дни сменялись как фотоснимки. Домашний ремонт неспешным течением отвлекал от мира проблем. Через пару недель после случайной встречи появилось твердое намерение посетить Катю.
Втайне от бабушки под предлогом покупки краски, в первых числах августа я поехал в Суджу. Мы договорились увидеться возле кафешки в центре. В девять утра внизу улицы направлялась в мою сторону симпатичная девушка с маленьким пакетиком в руке. Она грациозно плыла. Приближаясь, черты ее лица стали различимы. Я старался держаться мужественно, расправил плечи, сделал серьезное лицо. А сам слушал учащенное сердцебиение. В последнее время я стал замечать, как часто приходиться делать вид, скрывая истинное настроение.
– Привет, – нежно поздоровалась Катя.
На ней была голубая футболка и летние джинсы.
– Здравствуй, – недружелюбно ответил я. – Пойдем куда-нибудь.
По узким улочкам мимо старых построений и ветхих домов, пересекая пешеходные зебры, мы вышли на уходящую вниз как склон дорогу. Церковь по левую сторону тепло золотилась куполами. Дуновение прохлады знаменовало о приближении к реке. Полукруглые арки моста ржавели стариной. Истертый коричневый коридор водил людей с одного берега на другой. Кувшинки с высоты казались замечательным украшением чистой воде. Весь путь мы говорили о нас, как ни странно, с каждой минутой более мягко и с интересом выслушивая друг друга.
– Я не могу понять. Ты словно специально берегла эту новость как козырь.
Она смотрела на меня щенячьими глазами. Вроде я и так должен понять, что она не виновата, а просто как маленькая девочка растерялась.
– Когда ты узнала?
– Когда вернулась из отпуска, сразу почувствовала. А когда сделала три раза тест, сомнения улетучились, – и протянула белую палочку с двумя короткими полосками. – Вот, смотри сам.
– Все равно недоумеваю, как это получилось? Все должно было быть нормально.
Теперь, наверное, у меня были щенячьи глаза.
– Значит судьба. Я плодородная! И думаю, теперь ты понимаешь, зачем я приехала.
Она права! А я снова смалодушничал.
– Что думаешь дальше делать? – Спросил я, словно меня это не касается.
Что я несу! Как мне теперь быть и что делать? Мысли разлетелись осколками стекла. Почему я не думал об этом с самого начала, когда приставал к замужней женщине?
– Пока будем в интернате. Нам помогают. Люди приносят продукты, деньги, кто что сможет. Я вот пачку памперсов урвала, – с гордостью сообщила она. – Они ж дорогущие.
– Зачем они тебе сейчас? Рожать все равно нескоро, – вяло заключил я.
– Да ты что, они тысячу стоят. Мало ли, пусть будут. Пригодятся.
Мы полдня просидели на берегу реки. Шелковая прохлада отгоняла жару. К двум часам немного утомленный я попрощался с Катей и сел на такси. По дороге вспоминал обрывки разговора и усиленно думал, что предпринять. Совесть подтачивала словно бормашина.
Никто не знал о нашей встрече. Бабушке пришлось соврать, что встретил знакомого.
День за днем я свыкался с мыслью о ребенке. Даже начало подбадривать, что скоро стану отцом. Дети есть счастье. Но покой так и не наступил. Как хорошая мать Катя не вызывала доверия. Ее легкомысленность к своему сыну, которую я неоднократно наблюдал, и вызывала сомнения.
Я приказал ей не курить. Если дорожишь здоровьем ребенка, будь добра бросать, говорил я. Но не видел ни капли материнской заботы. В ее, несомненно, нежном теле таилось отдаленно холодное, незримо отталкивающее, как в улыбке сектанта. Она была чем-то противоречивым, словно теплая питьевая вода в жару, такой желанной, но совершенно не пригодной для питья.
Какая-то меленькая клеточка зудела недоверием. Глубоко в самых недрах я питал сомнения о беременности, потому что хорошо себя знаю, и в те два раза было минимум риска, если не было вообще. А вдруг беременна, то кто даст гарантию, что от меня. На Украину ездила, с мужем встречалась. Но и ошибаться я могу. А если и правда, ребенок мой?! Кто тогда я? Ничтожество! Такой же слабак, как и многие, кого я впредь осуждал за подобные дела. Мое сердце словно жарилось в неведении. Противоречия опутывали рассудок, рождая непосильную тяжесть.