Прочие пришли не сразу (Архаров в иное время удивился бы, что они околачиваются в полицейской конторе, а не занимаются делом), получили нагоняй за промедление, возразить не осмелились. Архаровцы уже подметили - налеты на высший свет обычно так и завершаются, командир недоволен, орет на правого и виноватого.
Архаров оглядел их всех, стоящих перед ним в ряд.
– Тимоша, ты уж которую неделю у Марфы живешь, что - приходила твоя дура?
– Нет, ваша милость, не приходила, - отвечал тот, даже не поправив начальство: счет его проживанию у Марфы еще не приходилось вести на недели.
– И нигде более не появлялась? И у острога ее не видывали?
Ответа он не дождался.
Тимофей насупился - уж он-то должен был хоть до острога добежать, предупредить солдат, чтобы гнали бабу взашей. Ваня Носатый стоял прямо, а глазами косил то на Тимофея, то на Демку. Демка же уставился в пол, и на остроносой рожице было сильнейшее недовольство. Как ежели б обер-полицмейстер встрял не в свое дело.
– А странно, братцы, что Тимофеева баба так и не появилась, - глядя не на всех, а на одного лишь Демку, сказал Архаров. - Ни в остроге, откуда бы ее к нам послали, ни сюда прибрела, ни Марфе глазыньки выцарапывать… Диковинно все это.
– Ваша милость, баба простая, дура, потерялась на Москве, кого спрашивать - не знает, - тут же бойко ответил Федька, и Архаров подивился остроте его чувства: Федька, который в этом деле был вовсе ни при чем, уловил опасность, нависшую над товарищами, по одному лишь прищуру начальства, и тут же ринулся на защиту. Круговая порука!
– А может, прижилась где-то, - предположил Демка. - Пустили на чей-то двор, поладила с хозяевами. Или умные люди искать отговорили, домой побрела.
– Оно бы неплохо, - вздохнул Тимофей. - Чтобы от меня отвязалась…
В кабинете отчетливо повеяло враньем. Следовало кончать церемонии да говорить с этими господами так, как они разумеют.
– Ты, Демка, клевый шур, да только верши! - Архаров повысил голос. - Ты Тимофееву елтону к Китайгородской стене ночевать послал, в пустые ряхи, сам со мной поехал, ночевать не остался, я знаю. Куда ты с Пречистенки среди ночи ухлял? Кубасью укосать вздумал?
Это было прямым обвинением в убийстве.
– Да режь ухо - кровь не канет! - вдруг диким голосом заорал Демка.
Федька только рот разинул, что лишний раз подтвердило его слабое знакомство с миром шуров и мазов.
Тимофей же хищно оскалился.
– Не там шаришь, талыгай! Он масовской елтоны не косал! Он - шур, шуры не жулят!
При такого рода светских беседах главное было - чтобы не вломился кто посторонний.
– Так где басвинска елтона скоробается? - спросил Архаров Тимофея, мало внимания обращая на готового снова вопить и рвать рубаху на груди Демку.
– А хрен ее знает! - отвечал Тимофей. - Где б ни скороблялась - лишь бы от меня подале!
– Ага, - согласился Архаров. - А лучше всего - в царствии небесном. Вы мне вершите! Чтоб отыскали кубасью и мне живую показали. И без обмана! Я ее харю помню. Пошли вон.
Все четверо молча выперлись из кабинета.
Архаров крепко задумался, чувствуя, что вроде приходит в себя и после придворных реверансов, и после крика.
Ему нравились они оба, и рассудительный хозяйственный Тимофей, и не в меру шустрый Демка, за которым порой, как на поводу, тащился Федька. Однако полицейского, который из лучших побуждений прирезал ночью бабу, Архаров у себя держать не желал. Он знал - коли среди архаровцев начнутся такие опасные дурачества, то все бывшие мортусы тут же вспомнят прошлое, и удержать их от безобразий станет уже невозможно.
Заглянул Шварц с исписанными листками - результатом длительного допроса убийцы, чья вина подтверждалась множеством свидетелей, и лишь некоторые важные подробности были пока неясны.
– Жив? - имея в виду убийцу, спросил Архаров.
– Водой отливают. Ваша милость, там Костемаров и Арсеньев выражаются неудобь сказуемо, Савин слушает и соглашается. Вашу милость поминают пертовым мазом.
– Знаю, Карл Иванович.
Шварц помолчал, ожидая объяснений. Но не дождался. Архаров не хотел раньше времени настраивать немца на следствие в недрах самого Рязанского подворья.
– Я вижу, вас одолевает некое сомнение, - сказал Шварц.
Архаров промолчал.
– Сомнение должно быть не более, чем бдительностью, иначе оно может стать опасным, - с таковым афоризмом Шварц поклонился и ушел.
Архаров посидел еще немного и понял, что ни черта путного сегодня не сделает. Хотя дел и забот было превеликое множество. Настроение испортилось совершенно. Следовало отдохнуть…
В столе у него лежала карточная колода. Это были модные итальянские карты, «зеркальные», в которых одна половина как бы отражалась в другой, тонкой гравировки. У обер-полицмейстера прямо руки чесались разложить хоть простенький пасьянс. И был такой - назывался «Простушка».
Прежде, чем стасовать колоду, Архаров раскидал ее по столу.
Разлетелись по красному сукну, занимая отведенные им места, короли - Александр, Давид, Цезарь, Шарлемань с боевым топориком. Явили свои высокомерные красивые личики дамы, особо хитро скосил на обер-полицмейстера глаз червовый валет Ла Гир.
Архаров собрал их воедино, выложил из карт большой крест рубашками вверх, стал открывать их, перемещая и добывая недостающие из колоды. Всякий король оказался при даме: Давид вступил в краткосрочный союз с Рашелью, Шарлемань - с Лукрецией. Для тех, кто умеет раскидывать карты на судьбу, эти союзы были полны тайного значения. Архаров не умел - но каким-то предчувствие, предвестием потянуло вдруг от разноцветных фигурок. Александр Македонский накрыл собой красавицу Юдифь… вспомнилось то немногое из древней истории, что неизвестно зачем застряло в голове: Юдифь кому-то отрубила голову. Вряд ли, что отважному воителю Александру, но все же…
Пасьянс не ладился, и Архаров снова сгреб карты, сбил их в ровную колоду.
– Кто там толчется? Заходи! - крикнул он.
Невзирая на хандру, приходилось, встряхнувшись, заняться делами.
Федька также был в хандре.
Когда Архаров решил произвести облаву во всех китайгородских хибарах, захватив при этом бараки чумного бастиона, Федька сразу догадался - дело не в том, что поблизости от Кремля угнездилась всякая подозрительная шелупонь. Там можно встретить нищих, которые пособляют мазам и шурам, там можно встретить юродивых, девок можно встретить, на которых и плюнуть-то погано. Эта публика, зная, что в Москве гостит государыня, затаилась - кому охота спознаться лишний раз с батогами или розгами?
Очевидно, Архаров полагал найти след Тимофеевой жены.
Федька безмерно хотел, чтобы эта дурная баба отыскалась наконец вместе с детишками, чтобы Тимофей получил причитающийся нагоняй и чтобы все это дурацкое дело забылось. Но он подозревал, что баба пропала основательно, и крепко чесал в затылке. Амузантная история о том, как Тимофея настырная жена отыскала, да как он от нее по закоулкам прятался, грозила превратиться в совсем неприятное дело. Тем более, что Архаров еще не взялся его раскапывать. А как возьмется…
Когда кто с кем в чумную пору живет в одном бараке, ездит на одной фуре, да еще плечом к плечу орудовал крюком, отгоняя взбесившихся фабричных от бараков с больными, то возникает связь хуже всякого родства - родственника и послать через два хрена вприсядку нетрудно, а тут куда пошлешь? Совесть ведь тоже быть должна…
Сильно огорченный этой историей и предвидящий для друзей новые неприятности Федька отправился с Макаркой разбираться - где пропал этот таинственный господин де Берни.
Следуя по Макаркиным указаниям и сверяясь с приметами, они оказались на Спиридоновке. Это была улица хоть и старая, однако с домами относительно молодыми. Еще при царе Петре Алексеевиче на соседнем Гранатном дворе взорвалась пороховая казна, от чего начался жестокий пожар. Прежняя Спиридоновка вся выгорела, и ее до сих пор толком не застроили. Селился тут разный народ - в основном люди не бедные, а ближе к Никитским воротам - и вовсе начали ставить свои обширные усадьбы знатные дворяне.