— Как и ты можешь еще смеяться, паскудник? Сам нарядился — футы, боже мой, — точно какой-нибудь асессор, точно какой-нибудь пориц[2], а жена, как ходила шлюндрой целую неделю, так должна ходить и в субботу? Ах ты латрыжник, ах ты — хазер, ах ты араштант! — на все лады честила она племянника, точно пробуя, которое же слово больше подходит к Шендеру Фиксу.
И, наконец, это слово было найдено:
— Ах ты Емарай Емаревич! — крикнула тетка и тут же прибавила:
— Вон!
И гордо указала пальцем на дверь, совсем позабыв, что здесь не трактир и что Шендер Фикс не пьянчужка-Адольф, которого тетка Гита имела обыкновение выгонять из трактира семь раз в неделю. Шендер Фикс пожал плечами и, не обращая внимания на плач жены и ругань тетки, преспокойно вышел из дому: он только этого и ждал.
Речь тетки Гиты не произвела на Шендера Фикса никакого впечатления. Шендер Фикс тотчас же забыл бы о ней, если бы не одно непонятное имя — Емарай Емаревич. Это имя заинтересовало его, и Шендеру Фиксу теперь непременно хотелось у кого-либо узнать, что оно значит.
И уже в первой встрече он удовлетворил свое любопытство. Дойдя до водяной мельницы, Шендер Фикс увидел меламеда Гузика, который стоял на мосту, с восхищением глядя, как в реке купаются мальчики. Шендер Фикс поздоровался с меламедом и тоже облокотился на перила.
— Взгляните, реб Иегуда, какой ловкач вон тот, черноголовый, — обратился он к меламеду, указывая на одного мальчишку, нырявшего отчаяннее других.
— Ух, как он ныряет, как он только ныряет! Точно полфунтовый окунь. Вот — молодец! Что вы скажете, реб Иегуда, он — прямо Емарай Емаревич!
— Что ты, Шендер, что ты городишь? — изумился меламед Гузик. — Ну, какой же он там Емарай Емаревич? Он — ребенок, хороший ребенок и только!
— Я пошутил, — сконфузился Шендер Фикс.
Он секунду помолчал, плюнул с моста в воду и потом, как бы невзначай, спросил:
— А скажите все-таки, реб Иегуда, что же значит это — Емарай Емаревич?
— А зачем же ты говоришь то, чего не знаешь? — удивился меламед.
— Я слышал — другие евреи говорят. А чем же я хуже других? Что, разве это очень плохое что-либо?
Меламед Гузик лукаво посмотрел на Шендера Фикса и, улыбаясь, сказал:
— Ох, Шендер, Шендер. Ты, наверное, сегодня хорошенько повздорил с Сорой-Леей и она изругала тебя Емараем Емаревичем!
— Нет, нет, — замахал руками Шендер Фикс. — Разве у такой глупой бабы хватит на это ума? Она уж если ругается, так ругается как самая последняя водоноска!
— Положим, чтобы обозвать Емараем Емаревичем для этого большого ума не надо. Ты целые дни проводишь с женщинами, так неужели же тебе никогда не случалось видеть амулета от нечистой силы?
— Нет!
— В мое время их носили очень многие женщины. Ручаюсь, что и до сих пор какая-либо тетка Гита, несмотря на свои шестеро ребят, не расстается с ним.
— Ну, а что было бы, если бы я его видел? — допытывался Шендер Фикс.
— Что было бы? Ты знал бы, что на амулете написано: «Пусть убегут бесы и всяческая нечистая сила и особенно дьявол-блудник, Емарай Емаревич». Дьявол-блудник, хорошенько запомни это, Шендер. А, ей-богу, такое имя к тебе очень подходит! — сказал язвительно меламед Гузик, глядя на широкую рыжую бороду Шендера Фикса, на его праздничный сюртук и зеленый галстук. — Ты все бегаешь за женщинами, как жеребец, который еще не видел ветеринара.
— А что же мне делать? — ответил Шендер Фикс. — Ведь, говорят, что на том свете прежде всего спросят — «Занимался ли ты продолжением рода?» Вот я и хочу, чтобы не осрамиться!
И Шендер Фикс пошел прочь от улыбающегося меламеда Гузика.
Легкое, удачное прозвище, данное теткой Гитой Шендеру Фиксу, в один день облетело все местечко. И уже в понедельник вечером мальчишки со Стеклянной улицы дали этому новому имени Шендера Фикса отличное применение. Раньше мальчишки скопом дразнили только одного придурковатого Апанаса, местечкового пастуха. Когда стадо возвращалось вечером в местечко, мальчишки бежали следом за ним и во все горло орали:
А теперь они оставили в покое и пастуха и его коров и ждали, когда Шендер Фикс будет возвращаться с базара домой. Завидев Шендера Фикса еще на развилине двух улиц у трактира тетки Гиты, прозванного за свое местоположение «штанами», мальчишки кричали на разные лады:
— Емарай! Емарай! Емарай Емаревич!