Лишь замотавшись полностью, как обычно, он упал в постель и долго так лежал, переводя дух от усталости.
…
Мидо подошел к двери и уже хотел было взяться за кольцо, как услышал внутри шаги. Он остановился, раздумывая. Дверь была приотворена. Его лицо случайно оказалось точно напротив щели. За ней, в полумраке комнаты, он увидел фигуру матери. Она стояла на коленях перед постелью больного и старательно поправляла одеяло. Никто, видимо, спал. Мидо постоял секунду и вдруг, сам не зная почему, на цыпочках отошел от двери. Он хотел было уйти, но, едва зайдя за угол хижины, услышал, как скрипнула дверь. Послышались легкие шаги. Выглянув, он увидел удалявшуюся фигуру Се-Тики. Она шла в сторону их дома, неся в руках пустые баночки из-под лекарств. Мидо хотел было окликнуть ее, но опять почему-то сдержался. Она скрылась за деревьями. Постояв еще несколько минут, он несмело шагнул к двери и отворил.
Внутри ничего не изменилось. Благоухал цветочными ароматами алтарь. На полу, около изголовья, стояла непочатая миска с кашей и кружка с водой. Больной спокойно спал: его худое тело под одеялом едва заметно вздымалось при каждом вздохе. Мидо не удавалось поговорить с ним с того самого дня, когда отравленная стрела поставила их обоих на грань жизни и смерти. Позже, когда сам он уже начал вставать, Никто по-прежнему был прикован к постели. Он потерял много крови, и силы возвращались медленно. Наконец, ему стало лучше, но и тут Мидо никак не получалось застать его одного. Когда он приходил, в хижине обязательно был кто-нибудь из добровольных сиделок – Миа или Се-Тики, Диар или Мо-Ташук. «А сейчас никого нет, включая самого Никто», - в шутку подумал Мидо. Ведь когда человек спит, его все равно что нет. Ну что ж - значит, пока не судьба.
Присев у алтаря, он принялся поправлять погасшие лампадки. Вдруг его рука, неосторожно двинувшись, задела одного из божков. Мидо не успел его подхватить. Деревянный истукан, качнувшись, полетел вниз и с размаху стукнулся о каменный пол. В тот же миг нож, лежавший у изголовья Никто, подпрыгнул и переместился в его ладонь. Пальцы сжали рукоять, и лишь тогда открылись глаза и вспыхнуло сознание.
- О нет, нет… Я не хотел будить тебя… Извини, это вышло случайно, - растерянно забормотал Мидо. – Я сейчас все сделаю, как было, и сразу уйду…
Он схватил божка и стал водружать его на место.
- Пожалуйста, не уходи, - услышал он глухой голос.
Он повернулся и увидел, что Никто силится встать. Его лицо было замотано по самые глаза, но такого взгляда Мидо прежде у него не видел. Он был молящим, как взгляд голодного, который просит хлеба.
- Умоляю тебя, сынок, останься!
Мидо оторопел. Друг никогда не называл его так. Он упал на колени и взял его за плечи, чтобы не дать подняться.
- Постой, тебе нельзя вставать! – Он заставил его сесть на постели. – Знаешь, я пришел сказать тебе… что я хочу тебя поблагодарить. Ты мне спас жизнь. Правда, это и раньше бывало не раз. – Мидо виновато улыбнулся. - Но прежде я как-то забывал сказать тебе спасибо. А сейчас хочу. За все сразу.
Никто молча выслушал его, а затем порывисто схватил его руку и прижал к губам – точнее, к узкой щели в обмотках.
- Что ты, что ты… зачем?
- Это я должен благодарить тебя, брат мой, - произнес Никто дрожащим голосом. – Прежде я мечтал лишь умереть. Но с тех пор, как я встретил тебя, у меня появился смысл жизни. Ты – этот смысл. И не только потому, что ты ее сын. Есть еще кое-что, что невозможно объяснить. Ты – благословение богов мне, недостойному… - Он знаком остановил Мидо, который силился что-то сказать. – Нет, не говори ничего. Я знаю, что это так. Раз боги послали мне тебя – значит, они дают мне надежду на прощение грехов. Впервые за много лет я чувствую это. И знал бы ты, какое это сладостное чувство! – Ему тяжело было много говорить с непривычки, и он задыхался. – Знай, что отныне я буду жить только для тебя. Все мои силы, все, что я умею – все твое.
- Нет-нет, о чем ты…
- Прошу, позволь мне стать твоим слугой! Я буду всюду следовать за тобой, помогать и оберегать тебя. О, я знаю, ты прекрасно обойдешься и без меня. Но вот я без тебя – нет. Прояви же милосердие к тому, кто сам себя презирает! Позволь мне искупить мою вину, служа тебе!
Из всех прежних ипостасей Никто эта была самая неожиданная. Но, несмотря на смущение, сердце Мидо вдруг окатило такой горячей волной любви к этому человеку, что на какой-то миг он увидел все вокруг, в том числе и себя самого, его глазами. Ни прежде, ни потом ему не случалось чувствовать такого единения с чужой обнаженной душой. Он понял, что Никто сейчас искренен, как никогда. Если бы он попросил, Никто бы рассказал ему всю свою жизнь, от начала до конца, минута за минутой. Но, хотя он и вправду многое хотел бы узнать, именно сейчас, в момент предельной откровенности своего друга, он не посмел злоупотребить ею.