Писк кларнета прекратился. Издалека — звуки гармоники. Черно-белые женщины порываются что-то сказать. Входят З а л о к а р, П р о ф е с с о р и Я н е.
П р о ф е с с о р. Плакальщицы!
Я н е (поет). Оденусь в черную тафту…
З а л о к а р. Что поделываете, Карл?
Карл оборачивается. Пошатываясь, подходит к хозяину дома, снимает полуцилиндр, протягивает ему.
К а р л. Вот тебе, Залокар! Пригодится для похорон.
З а л о к а р. Для чьих похорон?
К а р л. Всегда чья-нибудь очередь подходит.
Залокар предлагает головной убор брату, который резко отворачивается.
Я н е. Он тебе очень идет, Карл! Ты его и носи.
К а р л. Точно! Я вас всех знаю и всех вас буду провожать на кладбище!
Т е щ а (за сценой). Марта, Цилка! Рози! (Просовывает голову в дверь. Видит смущенных женщин в траурных нарядах. Устремляет вопросительный взгляд на Залокара.)
Он понимает ее без слов.
З а л о к а р. Да не я, не я их разукрасил. Это вы любите похороны и тому подобное. «Сыч на ветке сидит…»
Т е щ а. Сыч ухает тому, кому жить осталось двадцать часов. Девушки, идите-ка сюда!
З а л о к а р. Ну, что там с вашей затеей?
Т е щ а. Ждал двадцать лет, подождешь еще чуток!
Женщины хотят стащить с себя траур, но Теща делает знак оставить все, как есть. Все исчезают, закрыв за собой дверь. К л а р н е т и с т тихонько ускользает направо, в коридор. Карл смотрится в зеркало. Залокар, Профессор и Яне стоят под лампочкой, не глядя друг на друга. Смотрят в пол. Сумбурный обмен репликами.
Я н е. Прошу прощения, что говорю первым… «Выпил рюмку, выпил две, закружилось в голове…» Как мы смешны, не правда ли?
З а л о к а р. Так сколько тебе завтра приготовить?
Я н е. Отступного?
П р о ф е с с о р. Не соглашайся! Я же сказал, что подам на него в суд.
Я н е. Смотри, дядя, а дядя смеется.
П р о ф е с с о р. Пусть подавится своим смехом.
Я н е. Он не привык давиться.
П р о ф е с с о р. Привыкнет! Вы меня недооцениваете. Я располагаю сильным оружием.
Я н е. Дядя, а дядя все равно смеется.
П р о ф е с с о р. Он будет смеяться до тех пор, пока мне не надоест.
Я н е. Осторожно! Ты не знаешь, с чем имеешь дело. С деньгами! «Divitiarum fructus est in copia»[30] — как говорит Цицерон.
П р о ф е с с о р (неврастеническая ария).
Я н е. А дяде все еще смешно!
П р о ф е с с о р. Если бы он заглянул в мой портфель…
Залокар перебивает; последующий разговор ведется через посредника — через Яне; резко, но смешно.
З а л о к а р. Яне! Передай этому тенору, что умный игрок не выкладывает свои козыри перед самым концом игры!
П р о ф е с с о р. Яне, передай дяде, что у меня не было времени играть в карты!
З а л о к а р. Зато было время вынюхивать! Он шпионил за отцом. Он рылся в мамином шкафу и читал письма сестры. И сообразить, что к чему, тоже успевал: когда почуял, что в доме неладно, он смотался. И хоть у него вечно под носом сопли висели, вынюхивал он здорово.
П р о ф е с с о р. Яне, спроси у своего дяди, как умер упомянутый им отец?
З а л о к а р. Он ругался на чем свет стоит из-за того, что вынужден все оставить мне. Чертыхался, пока дух не испустил. Однако его подпись стоит на бумаге, и я доказал, что иначе быть не могло. Спроси профессора, где он был тогда?
П р о ф е с с о р. Ты знаешь, Яне, почему твоя мама ушла из дому?
Я н е. Не знаю.
П р о ф е с с о р. Потому что в доме от этого типа никому житья не было. Ни женщине, ни скотине, ни горшку, если у него была трещина.
Я н е. Прелестные картинки семейной жизни!